— Предлагаю на этом сегодня закончить, — сказал я. — Продолжим завтра.

Но Кирби возразил:

— Нет, раз начали, надо сегодня же и закончить. Нужно почистить клапаны и головки цилиндров.

— Ничего с ними до завтра не случится, — не уступал я. — И даже до послезавтра.

— Ладно, — ответил Кирби, — тогда дай их мне, я сам ими займусь.

И он ушел с полной сумкой. А я отправился за табаком, чувствуя легкую досаду: теперь они будут считать меня лентяем.

Табак купить не удалось: он кончился, а следующую партию пароход привезет из Сиднея только через месяц.

Перспектива ползти до Сиднея на задрипанном пароходишке после триумфального перелета через Тасманово море казалась мне унизительной. Уж лучше я проделаю этот путь на какой-нибудь лодчонке — неважно, сколько времени это займет. Раз стартовал в одиночку, значит, так же должен и финишировать. Посреди ночи я вдруг проснулся с мыслью: а почему бы прямо здесь не собрать мой гидроплан заново?

Это казалось неосуществимым, но утром, направляясь к сараю, я подумал: «Ведь говорят же, что нет ничего невозможного. Надо заново осмотреть то, что осталось от моей «Мот». Сарай был слишком мал для фюзеляжа, который одиноко лежал поодаль на траве. Голый, без мотора и крыльев, он выглядел жалким и беспомощным. Я внимательно осмотрел его. Внешняя фанерная обшивка крепилась к каркасу шурупами и клеем. Фанера тонкая, пальцем можно пробить; прочность всей конструкции зависела от жесткости крепления фанеры на каркасе. Если соленая вода разъела клей, то все пропало. Я попробовал ножом — как будто никакой порчи нет. Защитное покрытие, нанесенное на фанеру в Окленде, тоже казалось неповрежденным, и, значит, вода, скорее всего, не проникла в дерево. Кое-где на фанере виднелись трещины — результат моего ползания по фюзеляжу, но в остальном она на первый взгляд была в полном порядке.

Фюзеляж имел решетчатую конструкцию, четыре его угловых компонента лонжероны — были сделаны из ели; сечение они имели всего в один дюйм. К нижней паре лонжеронов крепились нижние крылья и все опоры поплавков. Две крепежные детали лопнули, и я был почти уверен, что хрупкое дерево тоже не выдержало и разлете-лось на куски. Забравшись в кокпит, очистил углы от ила и грязи и с удивлением и радостью обнаружил, что лонжероны, во всяком случае, не сломаны. Их состояние, естественно, было не идеальным, и, конечно, официальный инспектор немедленно забраковал бы лонжероны. Но здесь, на острове Лорд-Хоу, я сам себе инспектор. И я вынес, в общем, положительное заключение: фюзеляж продолжит службу, если все детали крепежа — винты, скобы, тросы и прочее — будут сняты, очищены от ржавчины и соли, покрашены и поставлены на место.

А мотор? Вовремя мы его сняли, может быть, он мне еще послужит. Вечером я обсуждал положение с Филом Дигнэмом.

— Считаю, — сказал я, — гидроплан можно восстановить. Но работа, конечно, очень серьезная, и, кроме того, мне надо достать некоторые новые приборы.

— Какие именно?

— Новый указатель оборотов, измеритель уровня масла, указатель скорости ветра, часы и два магнето. И кроме того, по-видимому, нужны четыре новых крыла, пара лонжеронов, несколько новых стоек и кое-что из крепежа.

— А как у тебя с деньгами?

— Туго. Этот вопрос я еще не обдумал.

Среди ночи я проснулся, осененный идеей: что, если снять лонжероны и отправить их на материк? Там под них сделают новые крылья, и я, таким образом, порядочно сэкономлю. Дурацкая, впрочем, идея, не стоило из-за нее просыпаться: вряд ли остался хоть один совершенно неповрежденный лонжерон.

Но утром я осмотрел их и обнаружил, что все они в полном порядке. По дороге домой встретил Кирби.

— Хочу попытаться восстановить гидроплан здесь, на острове, — сказал я ему. — А лонжероны послать в Сидней.

— Зачем же в Сидней? — возразил он. — Почему бы тебе самому не сделать крылья?

— Ничего не выйдет, — ответил я. — Ты, очевидно, понятия не имеешь, насколько сложна конструкция крыла. Там тысячи разных деревянных кусочков, многие из них не толще половинки карандаша, и все они должны лечь на строго определенное место и в строго определенном порядке. А сверху все это надо обтянуть тканью да еще наложить покрытие — с полдюжины слоев. А здесь, на острове, нет ни инструментов, ни места для такой работы.

Выдав этот краткий обзор строения крыла, я призадумался. Домой не пошел — вернулся в сарай. Я практически ничего не знал о внутренней конструкции крыла. Настало время его изучить.

Я разобрал каждое крыло, потратив на это почти весь день. Вечером по дороге домой я встретил одного из своих новых знакомых — Гоуэра Уилсона. Он задал мне популярный теперь на острове вопрос:

— Что ты собираешься делать с самолетом?

— Собрать его здесь заново.

— И заказать новые крылья, полагаю?

— Нет, их тоже хочу восстановить здесь же.

— Неужели? А что ты знаешь о конструкции крыла? Мне кажется, это очень сложная штука, да к тому же здесь нет ни инструментов, ни подходящего места для работы. Вряд ли получится.

— Ничего страшного, я просто посмотрю, что и как развалилось, и соберу все заново.

— Ну что ж, интересная идея, поздравляю.

— Идея не моя, черт бы ее побрал. Это Кирби надоумил.

Я начал с того, что составил список всего необходимого. Подучилось 14 страниц.

Так начался странный и в то же время удивительно счастливый период моей жизни. Я обосновался у Дигнэмов и стал островитянином: ловил рыбу, охотился на крыс (за хвост крысы выплачивалось вознаграждение — целых 3 доллара) и испытывал огромную радость от причастности к необыкновенно искреннему, открытому и приветливому сообществу людей. Насколько я мог судить, на Лорд-Хоу сложились коммунистические отношения, но не в политическом, а в истинно библейском смысле.

Остров жил продажей своей продукции, доход делился поровну. Источником общественного дохода была в основном продажа семян местных видов пальм, способных выдержать умеренный климат. Остров управлялся администрацией австралийской провинции Новый Южный Уэльс, которая предписывала заготовить определенное количество семян к прибытию очередного парохода.

Я влюбился в Лорд-Хоу и не мог вообразить себе более привлекательного уголка на земле. Здесь жили счастливые, милые люди; мужчины — интересны, женщины — обаятельны. А сам остров — просто рай. Особенно притягивала меня лагуна; я любил приходить на берег ночью и бродить при свете луны по белому коралловому песку. Неподвижный воздух был чист и неправдоподобно прозрачен. От этой ночной красоты щемило сердце.

Но я не переставал обдумывать план восстановления своего гидроплана. Список необходимых материалов пополнялся, и, когда пришел пароход, я отправил с ним запрос в Сидней. Приближалась пора штормов и бурь, свирепствовавших здесь в конце зимы. Надо было торопиться, и я отказался от намерения делать всю работу самостоятельно. Мне нужен был помощник, и я обратился к брату Гоуэра Уилсона — Роли. Он охотно согласился.