вопросу. Во всяком случае вы можете подать его величеству прошение об отставке. Я вполне понимаю, что вы хотите быть свободным. Надеюсь, однако, что вы поможете мне устроить все таким образом, чтобы в свете не слишком много болтали о наших отношениях. У меня много врагов, и я не позволю, чтобы из-за ваших измен и фантазий все мои труды на пользу страны пропали даром. Я еще посоветуюсь со своим отцом, который и передаст вам мое окончательное решение! — И она быстро направилась к двери.

Все время, пока Лидия резким, отрывистым голосом наносила мужу оскорбление за оскорблением, он ни одним словом не прервал потока ее речей. Она заметила только, что он был очень бледен и что его лицо, как ей казалось, было совершенно бесстрастно; она же, напротив, испытывала такую невыносимую муку, что все время боялась выдать себя: ее губы дрожали, и слезы готовы были выступить на глазах.

Когда она замолчала, Эглинтон холодно поклонился ей, не сделав ни малейшей попытки оправдаться. Она поспешно вышла из комнаты, так как еще минута, и она не выдержала бы. Ее душили рыдания, невыносимая боль сжимала сердце; если бы это было в ее власти, она нанесла бы мужу физические раны, подобно тем, которые, как она думала, она нанесла его душе. О, если бы у нее хватило сил, если бы рыдания не клокотали в ее груди, она сумела бы подыскать такие смертельно-оскорбительные слова, которые наконец удивили бы Эглинтона и заставили бы его страдать так же, как она сама страдала в эту минуту. Все ее существо негодовало и возмущалось; в ней кипела жгучая, непримиримая ненависть.

С горящими глазами и дрожащими губами быстро шла Лидия по залам и бесконечным галереям. Слуги с удивлением глядели на нее, когда она проходила мимо них; она была так непохожа на всегда сдержанную, надменную маркизу Эглинтон: щеки ее пылали, грудь тяжело поднималась под кружевной косынкой, и с ее губ по временам срывался странный звук, похожий на заглушенное рыдание.

Таким образом она достигла своего кабинета — маленькой четырехугольной комнаты — на самом конце западного крыла дворца; два больших окна выходили в уединенную, поросшую кустарниками часть парка с ее любимой лужайкой.

Как только Лидия вошла в кабинет, ей бросились в глаза ее любимые буковые деревья. Глубокий вздох вырвется из ее груди, когда она вспомнила свою высокую цель, единственное, что теперь было ей бесконечно дорого.

Грациозные буковые деревья, между которыми блестели на солнце папоротник и наперсточная трава, напомнили ей Гастона, ожидавшего ее поручений. Слава Богу, хотя эту радость не могли у нее отнять! У нее еще было настолько власти и воли, чтобы привести в исполнение любимую мечту ее жизни: спасение принца Стюарта из рук его врагов и от вероломства его бывших «друзей».

Воспоминание о разговоре с Гастоном и оделе, которое ей оставалось довести до желанного конца, несколько успокоило нервы Лидии и облегчило невыносимую боль в сердце. Сделав над собою нечеловеческое усилие, она постаралась изгнать из памяти преследовавшее ее бледное, бесстрастное лицо и принудила себя забыть унижение, несправедливость и обиду, выстраданные ею сегодня, и смертельные оскорбления, произнесенные ею в ответ.

В кабинете царила приятная прохлада; тяжелые занавеси на окнах умеряли блеск полуденного солнца. Присев к стоявшему посреди комнаты письменному столу, Лидия открыла потайной ящик и в течение четверти часа быстро исписала два листика тонкой бумаги.

Пред нею лежала карта западного берега Шотландии с тщательно написанными на полях указаниями и различными заметками; она писала приказ командиру «Монарха», чтобы он как можно скорее достиг этой части берега, отыскал там принца Карла Эдуарда Стюарта, который, наверное, будет следить за появлением французского судна; найдя принца, Барр должен был перевезти на корабль и его, и всех его друзей, сколько бы их ни было с ним, а затем плыть вдоль западного берега Ирландии и дальше до Марлэ, в Бретани, где принц должен был высадиться на берег.

В действиях Лидии не было ничего неясного и неопределенного; она ни на минуту не останавливалась, чтобы собрать свои мысли, так как, покорные ее воле, они в полном порядке выстраивались в ее уме: ей оставалось только изложить их на бумаге.

Написав инструкцию капитану Барру, она тщательно сложила бумагу вместе с картой и скрепила, запечатав официальной печатью министерства финансов; потом она взяла еще лист бумаги и написала твердым, ясным почерком:

«Податель этого письма выслан Вам навстречу Вашими искренними и верными друзьями. Вы можете безусловно довериться ему сами, а также доверить и своих друзей».

Теперь нечего было бояться, что у Стюарта возникнут какие-либо подозрения, когда он получит эту весть утешения.

После этого, тщательно связав все бумаги и спрятав их в складках широкого пояса, Лидия еще раз спустилась с лестницы и, пройдя через террасу, вошла в буковую рощу, где ее ожидал граф де Стэнвиль.

Гастон в ленивой позе сидел на садовой скамейке, удивляясь долгому отсутствию Лидии; ему и в голову не могло прийти, какое потрясение ей пришлось только что пережить. В последние четверть часа этого тяжелого ожидания он начал не на шутку тревожиться.

«Женщины непостоянны и капризны!» — мысленно произнес он, но его здравый смысл сейчас же поборол это опасение.

Гастон отлично знал, что Лидия не была похожа на других женщин; она в одно и то же время была и сильнее, и слабее других представительниц ее пола: тверже в преследовании намеченной цели и менее податлива в своем упорстве. Он также знал, что, что бы ни случилось в стенах этого великолепного дворца, ничто не заставит ее изменить свое намерение.

Но время шло, и беспокойство графа возрастало. Не будучи в силах усидеть