я и сама воспринимала мир, и чувствовала волка. Я не могла узнать его мыслей или чувств, но понимала его, как саму себя, ибо на один короткий момент он стал продолжением меня, стал мной.

И я знала, что волк ощущает то же.

– Именно так, сестрица.

Больше не осталось места ни для злых мыслей о предательстве, ни для мелочного недоверия. Шепот леса отступил, превратился в безобидный шелест. «Нет в Навьем царстве друзей и возлюбленных», да, но есть родство, созданное живой кровью.

Каждый шаг давался все тяжелее. Голова кружилась, перед глазами темнело, иногда меркло сознание, и я приходила в себя от вспышек боли – кольцо чутко реагировало, когда я пыталась свалиться с тропы. Пока меня это спасало, но с каждым разом боль ощущалась все менее отчетливо, превращаясь в часть бреда, заволокшего разум.

Все нестерпимей хотелось пить – жажда была так сильна, что у меня не оставалось других мыслей. Я так и не вспомнила, когда же выхлебала остатки воды, только жадно потянулась к бурдюку и с отчаянием обнаружила, что он опустел и ни капельки не осталось в нем. «И ты тоже уснешь в трясине, и ты тоже», – теперь я отчетливо слышала шепоток утопленников, он далеко разносился над зыбью, вплетаясь в шелест болотной травы. Холодная вода манила. Хотелось окунуться в нее, напиться ею, чтобы унять жар. Какая разница, что со мной будет дальше? Я усну в восхитительно ледяной воде, и уже ничего не будет меня волновать…

Марья. Мне нужно отыскать и спасти Марью.

Я крепче сжала зубы и прибавила шаг. Не могу сказать, что мысль о сестре придала мне сил, скорее появился повод терпеть свое дрянное состояние чуть дольше.

Мы почти бежали, а болото не кончалось и не кончалось. По трясине проходили мелкие волны, она колебалась, набегала на тропу, пытаясь лизнуть наши ноги. Каждый шаг давался тяжелее, а ноги проваливались глубже. Тропа расползалась у нас на глазах, нечего было и думать о том, чтобы вернуться назад по своим следам.

Наконец мы добрались до твердой земли – небольшого каменистого островка, покрытого бурыми пятнами мха и чахлой, пробивающейся между камней травой. Выдохшись, я рухнула на землю, прижимая ладони к прохладному камню. Потянулась даже слизать капельки влаги с него, но волк остановил. Сказал, вся вода здесь дурная. Нестерпимо хотелось заплакать от жалости к себе, но остатками разума я понимала, что тратить влагу в организме на слезы – не рационально. Мне оставалось только хватать воздух ртом, как выброшенной на просоленную землю рыбе.

Тропа, тянущаяся сквозь островок, убегала дальше в болото, и я долго не могла понять, что с ней не так. Только оглянувшись, сообразила: она повторяется, с островка сбегает точно такая же дорога, как и та, по которой мы пришли. Даже следы, заполненные жижей, совпадали.

Мы оказались словно перед зеркалом – движение вперед, попытка выбраться из проклятого болота, потеряло смысл. Мы не могли пройти по раскисшей тропе, завязли бы и провалились. Да даже если и прошли бы, что обнаружили? Снова изуродованный синей дымкой лес с алыми цветами? Поляну с лже-Марьей? Терем серебряной княгини? Уж не было ли это ее прощальным «подарком»?

Волк несколько минут смотрел на меня, пока я старалась восстановить дыхание, затем тяжело поднялся.

– Я постараюсь снова вызвать духов. Может, помогут советом.

Он раскинул руки и на гортанном языке обратился к низким небесам, выкрикивая слова на неизвестном мне наречии, но сбивался на кашель, и голос увязал в тумане, звучал глухо и надтреснуто, как сквозь подушку. Само болото противилось тому, чтобы кто-то вырвался из его вязких объятий.

Волк обессиленно уронил руки, несколько минут переводил дыхание, а затем попробовал снова. Он звал и звал, заклинал, умолял, приказывал, но оставался без ответа. Густая тишина трясины была насмешкой над всеми его усилиями.

– Нет… не могу. Я не шаман, духи не говорят со мной… они больше не хотят говорить со мной…

Он сел на камень и закрыл лицо руками. Я обвела болото тоскливым взглядом.

Все потеряно. Мы сами загнали себя в ловушку, теперь оставалось только расслабиться, опустить руки и погибнуть. Утро не спешило наступать – уже лучи солнца должны были окрасить горизонт в светлые тона, но тяжелые тучи оставались все такими же темными и беспросветными.

«Коли опять в лесу в беду попадешь, меня зови, помогу, чем смогу».

Слова всплыли в голове сами по себе, и я уцепилась за них, как за последнюю ниточку.

Едва слышно выдохнула, ни на что не надеясь:

– Охотник…

15

Передышка

Я так и не поняла, откуда он возник. Ни одного нового следа не появилось на тропе, и туман над трясиной не был потревожен. Ни всплеска на болоте, ни звука, только тянулись над топью цепи синих огней.

– Ох и далеко же вы забрели! Что найти-то надеялись в этом забытом месте? Смерть Кощееву?

Охотник стоял позади нас, скрестив руки, с любопытством осматриваясь вокруг. Он не выглядел ни недовольным, ни испуганным, скорее удивленным. Недоумевал, как у нас хватило дурости забраться в настолько гиблое место.

– Золотое царство, – мрачно буркнул волк. Охотник довольно расхохотался:

– В другой стороне золотое царство, вы же в самое сердце Нави зашли, где даже духи нечистые не живут, откуда даже навьи разбегаются!

Я не прислушивалась к их разговору. Какая разница, что там он о нас думает, когда у него на поясе висит берестяная фляга! Ох, надеюсь, в ней достаточно воды…

Уловив алчный и нездоровый блеск моих глаз, охотник тыльной стороной ладони коснулся моего лба и тихо присвистнул:

– Ну и горишь же ты, девка! Никогда не слышал, чтоб в Навьем царстве живых лихорадило! – Флягу между тем отцепил и передал мне. Я схватилась за нее, руки тряслись. Наверное, я напоминала запойного алкоголика, дорвавшегося до заветной бутылки, но мне было плевать. Наконец-то можно было утолить жажду.

Когда воды осталось меньше половины, я заставила себя оторваться от фляги и вернуть ее охотнику. Под взглядом волка в горле запершило, и я едва сдержала кашель. Он смотрел на меня с беспокойством, а на охотника старался не смотреть вовсе. Я могла его понять – из ничего только нечисть возникает.

– Что же с тобой случилось? – поинтересовался охотник, принимая ополовиненную флягу.

– Меня ранили. Нечисть притворилась сестрой, а когда я ее раскусила, она попыталась раскусить меня.

Охотник побледнел, и на мгновение мне показалось, что на его