— Отпусти меня, Ярослав, — тихо шепчет она, избегая смотреть мне прямо в глаза.

— Нет, — рублю я.

— И что тебе от меня надо? — кидает злой взгляд на столешницу, где мы только что чуть не утонули друг в друге.

— То же, что и раньше, — рублю я. — Садись. Будем разговаривать.

Наши взгляды на ножах, но мне плевать. Только что, держа её в руках, я кое-что понял для себя. И назад разворачиваться уже не собираюсь.

Ярослав

На моё удивление, Истомина даже бровью не ведёт. Снова замуровалась в свой непробиваемый ледяной кокон Снежной Королевы. Просто подошла и опустилась на стул передо мной, молча наблюдая за тем, как я раскладываю по нашим тарелкам рыбу и салат, как разливаю по бокалам вино и ввинчиваюсь в неё своим пылающим взглядом.

С чего начать? С чистосердечной правды?

О том, что я невыносимо по ней скучал. О том, что ненавидел её всё это время, но отчаянно желал оказаться рядом. Хотя бы ещё раз. Последний, чтобы сожрать её и сдохнуть.

Или со лжи?

Поведать ей о том, что я всё забыл. Её. Нас. То, как она предала меня. То, как мне было с ней хорошо. То, как я её любил. А еще о том, что всё осталось в прошлом…

— Видишь, как в жизни несправедливо получается, Ярослав, — чуть ведёт она плечом, а затем всё же берёт бокал с вином и делает осторожный глоток, — я тогда, три с половиной года назад, шла к тебе точно с таким же желанием. Поговорить. Но ты лишь посмеялся надо мной и сунул мне под нос свою новую игрушку.

— Я не спал со Стеф.

— Целовал?

— Да.

— Трогал? Ласкал?

— Да.

— Позволял ей прикасаться к себе?

— Да.

— Тогда с чего ты взял, что отсутствие между вами полового акта, как-то скрасит общую уродливую картинку?

Не выдерживаю её прямого взгляда и отворачиваюсь. Потому что она права, чёрт возьми. Какая разница по какой причине я предатель: по зову сердца, призванию или просто так газанул ненароком, если по факту итог один? И он неутешительный.

Мы квиты?

Чёрт, я даже говорить об этом не могу. Потому что в груди до сих пор клокочет невероятных масштабов ярость. И страх. А что, если она только подтвердит то, что у них с Аммо всё было? Что тогда?

— И о же чем ты хотела поговорить? — произношу слова медленно, уговаривая себя не срываться в псих. И хоть что-то постараться понять в этой патовой ситуации.

— Уже неважно, Яр. Жаль только, что тогда лишь я хотела говорить об этом. Хотя должно было бы быть совсем наоборот.

— О чём, Ника? — давлю я и сам себя закапываю этим вопросом, но и сделать иначе уже не могу.

— Например, о тебе.

В грудную клетку шарахнула раскалённая булава, ломая кости своими шипами и выдирая жизненно важные органы. Задохнулся. Сжал вилку так сильно, что она погнулась в моих руках. Но Истоминой было мало произведённого эффекта, она продолжала бить в одно и то же место, с лёгкой улыбкой на устах.

— О твоих жестоких играх с живым человеком. Со мной, Яр.

— Послушай…, — рот заполняет вязкая, горькая слюна.

— А я всё помню, как будто это было ещё вчера. Как в совсем неприметную девчонку в очках кинул мокрым полотенцем самый популярный парень в школе. Ты знал, что меня после того случая прозвали Вешалкой? А после такого, как ты сшиб меня с ног, элементарно не заметив на своём пути — Кочкой.

— Нет, — честно ответил я.

— Конечно, нет, — пожала Истомина плечами, — ведь ты узнал о моём существовании только тогда, когда тебе рассказали о том, что я дочка Храмовой. Ведь так?

— Так, — говорю, а за рёбрами двенадцатибальный шторм бушует.

А у неё от моих слов ни один мускул на лице не дёрнулся. Будто бы равнодушная скала сидит передо мной, а не живая девчонка.

— А я верила тебе, — говорит тихо. — Представляешь? Каждому твоему слову.

— Я не все время врал, Вероника.

— Конечно, нет. Например, моей матери ты всё выложил как на духу: что я тебе никуда не упиралась и ты трахнешь меня, а потом выбросишь на помойку, ежели она продолжит тебя прессовать, — улыбается и снова отпивает вина, что-то сама себе хмыкает, делая какие-то выводы. — Оказывается, что вы тогда оба не лгали. Я для вас обоих была лишь разменной монетой в ваших личных счетах.

Молчу. Не потому, что не хочу говорить правду, просто пытаюсь судорожно подобрать нужные слова. А меж тем Истомина продолжает топить меня в грязной луже, заполненной прогорклыми воспоминаниями.

— Вот только на кой, спрашивается, Яр, ты продолжил меня добивать, если получил своё? Или действительно всё так, как ты и сказал — забавы ради?

— Потому что меня к тебе тянуло, Вероника! Я не мог сопротивляться. А потом уже и не хотел. Увидел тебя в клубе, и что-то в голове щёлкнуло. На маяке узнал тебя ближе, и всё совсем полетело в пропасть, я ведь всё свободное время с тобой проводил. На друзей забил. На семью. Ну же, вспоминай как это было!

Я не врал. Именно тогда я и словил себя на том, что тону в этой девчонке. А она смотрела на меня так, что мне казалось, будто бы я центр её вселенной. Летел к ней, как дурной. Нет, не считал эти отношения чем-то серьёзным, но и отказываться не собирался. Это было не в моём стиле. Меня прёт — значит настрой верный.

Я не вникал в суть своих чувств. Не анализировал их. Просто вдруг понял, что хочу видеть мою Истому рядом с собой, и всё. На остальное было плевать с высокой горы. На её мать. На мои игры. Я думал, что всё вывезу, натешусь и потом как-то разведу эту ситуацию на изи.

Пока между нами впервые не случилась близость. Пока она не сказала мне «люблю».

Наутро после нашей первой ночи я испугался тех мыслей, что вдруг на пмж поселились в моей голове, потому что я больше не желал только играть с ней. Я неожиданно понял, что хочу большего.

На соревнования тогда уехал, ничего ей не сказав. Потому что ещё сам себя до конца не понимал. Злился. Пребывал в растерянности и непонимании того, что со мной творится. А меня как вставило, так и не отпускало. И чувства эти дикие забомбили за рёбрами, не давая дышать. Я их не хотел и хотел одновременно. Бежал от них