– Разумеется, – лучезарно улыбнулась я, – с некоторых моих заданий снимут секретность примерно тогда, когда ваши внуки постареют, инспектор.

– Моей дочери четыре года, – пробормотал он.

– Вот именно, – кивнула я.

– Понимаю, – уважительно прищелкнул языком полицейский и повторил: – Готов полностью довериться вам.

– Ладно, посмотрим.

За этим разговором мы не заметили, как дошли до коттеджа. Инспектор снял с двери печати и бумажную ленту и отпер замок. Мы вошли внутрь. В нос ударил неприятный запах, какой обычно стоит в неубранном, жарко натопленном помещении, когда его долго не проветривают.

– В общем, здесь уже можно прибрать, – пробормотал Смит, – специалисты собрали все улики, которые нашли. Здесь много крови и остатков пищи, а жара, которая стоит на дворе, разумеется, все это усугубила.

– Пожалуй, с этим не стоит торопиться, – возразила я и замолчала, полностью сосредоточившись на осмотре.

Коттедж выглядел как поле боя, где один человек отбивал яростные атаки другого человека или нескольких. Допустим, так и случилось. Но полицейские до сих пор не знают, каким способом была убита женщина, не нашли они и орудия убийства. Смогу ли я определить, что именно здесь произошло, по повреждениям интерьера? Нужно попробовать, это даст нам хоть какие-то ответы.

Возьмем для примера веранду. Женщина, убегая от кого-то, перевернула плетеный столик, зацепила кресло… А о вазон с пальмой, который тоже опрокинут, просто споткнулась в панике? Но почему она не бежала с криками на улицу? Надеялась на помощь мужа, который к тому времени крепко спал под воздействием препарата? Ладно. Итак, Лиза бежит внутрь коттеджа, в гостиную. Тогда почему оказался опрокинут цветок? Он не стоял на ее пути. Она в ужасе металась по веранде? А почему дверь, ведущая в гостиную, осталась совершенно целой и чистой? На ней буквально ни пятнышка, ни царапинки. А ведь Лиза, когда забежала в гостиную, первым делом должна была попытаться ее закрыть перед носом злодея, а тот, в свою очередь, должен был ломиться в нее и тоже оставить следы – сорвать дверь с петель, сломать замок. Но дверь цела. Ладно, допустим, Лиза не успела закрыть и запереть дверь, растерялась или испугалась. Или преступник следовал за ней по пятам, ей времени не хватило. Не важно, они оказались в гостиной и во время борьбы опрокинули стол. Здесь нападавший ранил женщину, потому что везде остались пятна крови, их тут множество. Но все пятна смазаны, это не капли, не брызги, наконец, не лужа крови. По ним не определить характер ранения и его тяжесть. Но Лиза активно боролась, значит, ранение не было серьезным. Во время борьбы пострадали стол с посудой, разбита ваза, сдвинута со своих мест или перевернута почти вся мебель.

Большая зеркальная дверь, ведущая в спальню, тоже разбилась. Раздвижная дверь была покрыта матовым стеклом со стороны гостиной и зеркальным – со стороны спальни. Я подошла ближе, чтобы внимательно осмотреть осколки. Чем его разбили и как? Может быть, преступник толкнул на него Лизу, и она получила смертельные повреждения именно здесь? Я хорошенько осмотрела все пространство вокруг стеклянной двери, но не обнаружила ничего, кроме больших и маленьких осколков. Ни одной капли крови там не осталось, что было странно. К этому моменту, если судить по пятнам крови вокруг стола в гостиной, женщина уже была ранена, хоть несерьезно, но все же. Рана кровоточила, должны были остаться следы, а их нет. Я прошла в спальню. В этой комнате царящий вокруг разгром был заметен меньше, только разбита большая напольная ваза и на стеклянном журнальном столике остался кровавый отпечаток женской ладони. Значит, Лиза зажимала рану рукой, а потом этой же рукой оперлась на столик. Зачем? Если она упала на пол и пыталась подняться, вокруг должны быть еще следы крови, а здесь ни капельки! Снова странность… В этот момент мой взгляд уперся в небольшую серебряную статуэтку шестнадцатого века, которая валялась около кровати. Стоп, раньше статуэтка стояла в гостиной, я отлично помню, как рассматривала ее при первом визите в коттедж. А теперь она почему-то валяется в спальне. Я вышла в гостиную, немного поразмыслила, пытаясь просчитать траекторию броска. Похоже, мы имеем новую странность. Ладно, пока оставим это.

– Еще есть следы в ванной, – подал голос инспектор. Он, видимо, устал наблюдать за моими молчаливыми метаниями по коттеджу, а главное, не понимал, о чем я так надолго задумалась.

– Простите, еще немного терпения, – пробормотала я почти автоматически и направилась в ванную.

Там был тоже учинен погром. Навесной шкаф над умывальником сорван и испачкан в крови, словно за него хватались окровавленными руками. Зеркало разбито, его осколки вперемешку с лекарствами, средствами гигиены и разной мелочью валяются на кафельном полу. Везде, на шкафчике для чистых полотенец, на кафельной плитке, в раковине и в ванне кровавые отпечатки, смазанные или растертые. При первом взгляде на помещение кажется, что здесь случилась кровавая баня, но только при первом.

Если хорошо обдумать увиденное, напрашивается один вывод: все это – осколки, разгром, перевернутая мебель и даже следы крови и волочения тела – выглядит слишком театрально и похоже на инсценировку, на декорации к постановке «Кровавая расправа мужа над беззащитной женщиной». Преступник все продумал и предусмотрел, обеспечил крепкий сон Андрею Рогозину, устроил погром, оставил свидетельства кровавой расправы. Наконец, позвонил в полицию. Все, ловушка готова, и дверца в ней вот-вот захлопнется.

Прибывшие полицейские увидели именно ту картину, которую изобразил для них преступник. Они мгновенно уверились в словах анонима и виновности Андрея. Но если разгром в коттедже был декорацией, то что именно она должна была изобразить, что мы все должны увидеть? Правильно, зрители не должны сомневаться, что женщина была убита в результате преступления. Вот какую конечную цель имеет сия постановка.

Вокруг следы крови и борьбы, а больше никаких доказательств, что убийство все-таки случилось, нет. Полицейские не смогли найти орудие убийства, как ни искали, а следы борьбы можно имитировать. Значит, остаются только пятна крови. Сейчас, когда лабораторные анализы окончены и готов тест ДНК, мы знаем точно, что кровь принадлежит Елизавете Рогозиной. Но рассмотрим внимательнее эти кровавые следы и представим общую картину в целом. Все пятна смазаны или растерты, выглядят страшно, но в действительности крови было пролито не так уж много. По крайней мере, это не могло привести к смерти.

– Евгения, – позвал меня инспектор Смит, – простите, но вы меня немножко пугаете. Вы уже больше десяти минут молча смотрите в одну точку. И выражение лица такое, знаете, непередаваемое…

– Скажите, инспектор, ваши люди брали образцы крови?

– Конечно, это обязательно и для анализа необходимо.

– И много?

– Несколько мазков. Полагаю, по одному в каждой комнате. А что?

– А вам сейчас ничего в глаза не бросается? – вместо ответа спросила я. – Осмотритесь и подумайте как следует.

– Нет. А что? – Смит выглядел слегка обескураженным и не понимал, к чему я задаю эти вопросы.