Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Особенно если животное прыгучее. Жаба, например.
В свою защиту могу сказать, что отверстие той банки было довольно маленькой мишенью, учитывая все направления, в которые жаба могла бы прыгнуть. Любой случайный прыжок с решетки должен был закончиться промахом. Но, может быть, той конкретной жабе нравилась эта банка. Может, она там чувствовала себя в безопасности. Какой бы ни была причина, жаба безошибочно спрыгнула с решетки обратно в банку и приземлилась прямиком в Drano.
Конечно же, я немедленно ее схватил. Подбежал к раковине, засунул жабу под воду, чтобы отмыть, а ее нижняя половина просто…
…утекла…
Я положил верхнюю половину – все еще моргающую, немного озадаченную – в неглубокую миску рядом с кроватью, чтобы присматривать за ней ночью. Видите ли, я был не только плохим биологом, но и трусом; у меня не хватило духу ударить малютку молотком, прервать ее страдания. (По крайней мере, с этим у меня в будущем стало лучше. Нельзя провести всю жизнь с кошками и не научиться прекращать их мучения. Напомните как-нибудь, чтобы я рассказал вам об упругой, ударостойкой, почти неуничтожимой эластичности разнообразных глазных яблок. Машины бы из них делать; уверен, это спасало бы жизни.) Наверное, в глубине души я надеялся, что она выживет.
Она не выжила. Она умерла к полуночи, и убил ее я.
Может, на этом этапе мне и стоило отказаться от экспериментальной биологии. Может, так бы я и поступил, если бы не обнаружил в местном пруду лягушку, которую кто-то использовал в качестве мишени. Она выздоровела, но пульку от пневматического пистолета все еще можно было различить под кожей, покатать между пальцев, ощупывая живот. А эти пульки делались из свинца. Ядовитые штуки. Лягушка пережила сам выстрел, но шарик внутри еще мог ее убить.
Так что на этот раз мной руководило не просто любопытство. Это было настоящее благородство. Я собирался вылечить несчастное создание. Я собирался извлечь пулю. Но резать пребывающую в сознании лягушку значило добавлять к одной жестокости другую. Нет, сначала мне нужно было ее анестезировать.
Так получилось, что канадские лягушки впадают в спячку. И еще так получилось, что я улучшил свою метаболическую камеру, добавил новые средства для защиты от Drano и – самое важное – контроль температуры. Метаболическая камера Второй модели была обложена синим гелем, которым заполняют аккумуляторы холода (E): подержите его в холодильнике, пока не затвердеет, а когда достанете – у вас будет годная низкотемпературная среда. Используйте нагреватель для аквариума (F), чтобы менять температуру по своему желанию.[75]
Я ненадолго поместил свою пациентку в холодильник, чтобы привести ее в нужное настроение, потом пересадил в камеру и постепенно понижал температуру, пока лягушка не отключилась. Я сделал на ее брюшке крошечный надрез, как раз достаточный, чтобы извлечь пульку. Та выскочила легко – лягушечка почти и не дернулась. Я постепенно повысил температуру до комнатной, пересадил лягушку в отдельный террариум для восстановления. Вскоре она скакала, как будто ничего и не случилось. Это было одним из самых значительных достижений в моей недолгой жизни.
Откуда же я мог знать, что у лягушек бывает обморожение?
Она начала грызть себе пальцы. Поначалу я не беспокоился – в конце концов, куча людей грызет ногти. Разница только в том, что люди обычно не обгрызают пальцы до костей; эта лягушка скелетировала себя, объедая обмороженное и омертвевшее мясо. Выглядело это плохо.
Не желая, чтобы на моей совести была еще одна кошмарная смерть, я отнес ее к пруду и выпустил на волю. Когда я в последний раз ее видел, она выглядела вполне довольной, сидя в мелкой воде на лапках из чистейшей кости.
Но я уверен, что она выжила. Да. На этом и остановимся.
В конце концов я перерос любительскую науку и приступил к настоящей, где – к счастью – процент убийств у меня снизился до нуля, как только я перешел в аспирантуру. (Он снова подскочил много лет спустя – если вы читали сцену с потрошением змеи в «Эхопраксии», то уловили отголосок моей неудачной работы по генетике 2006 года – но это была аномалия.) И хотя с тех пор я подобрал немало животных с ранами и/или мозговыми травмами, я уже давно не был причиной подобного кровопролития.
Для протокола: я бы предпочел, чтобы так было и дальше.
Оптимистический сценарий апокалипсиса
(Журнал Nowa Fantastyka, апрель 2018)
Есть один человек, которого я знаю с восьмидесятых: эволюционный биолог, довольно известный паразитолог, хозяин шкафа, полного наград и премий, накопленных в ходе карьеры. Зовут его Дэн Брукс (если вы читали «Эхопраксию», это имя покажется вам смутно знакомым). Теперь он на пенсии, живет в Венгрии и вместе с парой коллег заканчивает книгу об эпидемиологических последствиях глобального потепления.
У Дэна есть группа друзей: физиков, климатологов, биологов. Он зовет их Сообществом Кассандры. Пять-десять лет назад их фейсбучные страницы кишели ссылками на их собственные исследования, на новейшие открытия в их поле деятельности. Сегодня те же страницы украшают фотки котиков и селфи из туров по Аляске.
Видите ли, они сдались. На протяжении тридцати или сорока лет они проводили исследования, истолковывали знамения, пытались предупредить мир. Миру было плевать. Что ж, решили они, мы сделали все, что могли, и этого оказалось недостаточно. А теперь уже поздно. Так что все эти люди по-тихому вышли на пенсию и просто наслаждаются тем временем, которое у них осталось, прежде чем рухнет крыша. Они не поднимают шумиху – больше не поднимают. Они поняли, что смысла нет. Они просто ушли смиренно в сумрак вечной тьмы.
Как выглядит обрушение крыши? Что ж, Дэн и его соавторы выработали оптимистический вариант прогноза – хорошие новости в том, что полное вымирание нас, скорее всего, не ждет. Люди есть повсюду, и в средневековых условиях привыкло жить достаточное их количество, чтобы человечество как вид уцелело. Что нас ждет – так это коллапс технологической цивилизации. Нам стоит готовиться к серии последовательных городских пандемий, которая начнется примерно лет через десять. (Судя по всему, оспу обезьян ожидает чертовски успешное возвращение на сцену.) До 60 % человечества заразится; около 20 % умрет.
Скромные 20 % смертей, возможно, не станут для нас серьезной проблемой (и определенно станут облегчением для нечеловеческого населения планеты). А вот 60 % больных – да. Представьте,
