Андрюшке ничего не оставалось, как подойти к надписи и ботинком разворошить снег, стирая собственное указание неведомо кому. А потом святой отец громко объявил:

– Ну что ж, умник Прохоров! С меня наказание! Останешься здесь поджидать свою подмогу, к кому бы ты там ни взывал.

Дети зароптали, пораженные жестокостью наказания, кто-то из Прохоровых заплакал, кажется, самая маленькая девочка, а Андрей стоял, опустив голову, и молчал. Он понимал всю серьезность наказания. И тут Руслана дернуло заступиться!

– Стойте! Он не виноват! – крикнул мальчик, переключая внимание рыжего на себя. – Это я…

– Что – ты? – нахмурился Черноморов. – Это ты писал, что ли?

– Нет, – на мгновение Озимов замолчал, а потом собрал в кулак волю и произнес:

– Это я подговорил его! Наказывайте меня!

– Ты? – рыжий удивленно выгнул брови дугой, а потом в глазах его мелькнул злобный огонек. – Хм. Что ж, умник, я не верю ни единому твоему слову, но то, что именно ты решил взять вину на себя, несколько возвышает тебя в моих глазах. Хорошо. Свирид, свяжи его. Ты поедешь до «Приюта забытых душ» связанным и… голодным. Пусть это для тебя будет уроком: в этом мире ты отвечаешь только за себя, а за остальных должна решать судьба.

И Руслан молча дал Свириду связать себя. Когда дети погрузились в фургон, мальчика закинули следом прямо на холодный пол, и автомобиль тронулся в путь. Андрей с Вадимом Прохоровы потом отыскали его в темноте, прошептали благодарное «Спасибо» и отнесли на его койку, укутав, кто чем мог. И вновь темнота и дорога, и мерное пошатывание фургона, и грохот двигателя бульдозера. Теперь детей ждал только «Приют забытых душ». Неизвестный и страшный, далекий, но уже такой близкий и пугающий Приют.

К обеду Коля Ростов с Варей Выдренковой преодолели двадцать, или около того, километров. Мимо плавно проплыли деревни: Красное село, справа Федосьино, слева – Ополье, Сорогужено, Федоровское. Синие таблички с белым текстом были сильно повреждены, и надпись порой угадывалась с огромным трудом. Сами деревеньки интереса не представляли, в основном, находились вдали от дороги и не подавали признаков жизни вообще. Ни дымка, ни следов, по которым можно бы понять, живет ли здесь кто. Глушь, она и в Африке глушь, как говаривал когда-то дед Семен, сгинувший в прошлом году при сборе картофеля за северной стеной Юрьева-Польского. Тогда серые падальщики не на шутку разъярились и не боялись даже стрельцов, вышедших, как обычно, охранять сборщиков от опасностей. Даже Тень[7], поселившаяся в лесу по соседству, почему-то не пугала их. Дед до последнего защищал сборщиков и ценой своей жизни не дал серым падальщикам никого сожрать. Прямо как в дикой Африке. И на ум тут же пришли слова из какого-то давно рассказанного детского стишка: «В Африке акулы, в Африке гориллы, в Африке большие злые крокодилы…[8]» Вся жизнь теперь – как в Африке. Только, кроме акул, горилл и крокодилов, свои твари развелись, одна чудней другой, но тоже дюже охочие до человечины.

Зато следы огромного автомобиля видны были, как на ладони. Ну, еще бы: отпечатки на асфальте бульдозерных траков не так-то просто спрятать, да и широкие колеи на снегу двух фургонов – тоже. Но святой отец, видимо, и не пытался скрыть следы. А от кого? Рыжий же надеялся, что Коля с Варей и двумя немощными старушками сгинут в городе, уже утопленном в крови. На тела мертвых вскоре соберутся со всей округи звери и сделают то, что не захотел делать Черноморов. Так бы, возможно, и случилось, если бы Коля быстро не отворил дверь. Жаль, конечно, Веру Афанасьевну и Зою Павловну, но не тащить же их силой? Коля не мог ничего сделать: старушки, видимо, сами решили умереть. О чем парень жалел больше всего, так это о лошадях, что находились в загоне на заднем дворе. К ним бы ни одна тварь не пристала, столь дикие и ужасные были кони. И почему ему не хватило мозгов пуститься в погоню на них? Видно, злость и возбуждение напрочь вышибли такую мысль из головы. Он бросился догонять раздетую Варю, а потом сгоряча они вместе сразу и рванули по следу, пока его не занесло снегом. Теперь снегопад кончился и уже не грозил засыпать отпечатки колес, но подросткам уже не имело смысла топать обратно двадцать километров. Там уже могли вовсю пировать звери.

Еще одной причиной для сожаления о забытых лошадях была Варя. Она все время, не утихая, причитала. Конечно, иногда случались перерывы в ее словоизлияниях, но ненадолго. То через несколько километров пути заболели ноги; то слишком тяжелым оказался рюкзак, который передал ей Коля, – на то, что он нес в два раза больший, девушка внимания не обратила; то Варе начали натирать лук с колчаном, вверенные ей Колей. Он и себе повесил на плечо лук со стрелами, ведь оружия много не бывает, особенно когда тебя окружает зловещий мир, населенный совсем не безобидными тварями. Потом ей стало вдруг холодно – «Я так ужасно, ужасно замерзла! Просто невыносимо!». Потом несколько раз приспичило по нужде, и – а-а-а!!! – она захотела есть. Коля, наконец, не выдержал и сказал:

– Сейчас в Симе сделаем небольшой привал. Быстро глотаем пищу и топаем дальше. Нам до вечера надо как можно больше пройти. Черт знает этих святых отцов, как далеко они укатили с нашими братьями и сестрами.

– Здорово! – Варя взмахнула руками и, как резвая кобылица, радостно побежала вниз по склону, к селу. – Давай, кто первый?

– Черт, – прошептал Ростов себе под нос. – Сожрал бы тебя кто, что ли?

Но шагу мальчик не прибавил. Надо беречь силы, а ускоренный шаг с большой нагрузкой лишь израсходует их, и тогда придется чаще отдыхать, а невероятный автомобиль Черноморова за это время умчится черт-те куда. Нет уж, пусть девушка побегает, что будет ей уроком, когда после привала придется идти дальше, а сил не останется.

Так, за размышлениями, Коля не заметил, как прошел уже половину села. Дорога сделала резкий поворот и вывела прямиком к кафе! Так это двухэтажное чудо с выбитыми окнами и называлось: «Кафе «Ключи». Синие и красные буквы облупились и потускнели, а на «и» еще выросла небольшая березка, грозя оторвать букву от стены. На бетонном крыльце, продолжающем собой уже еле различимый асфальт, стояла довольная Варя и махала рукой.

– Тут! Давай остановимся тут! – крикнула она и, когда Коля кивнул, радостно запрыгала, а потом шмыгнула в открытую дверь, не дожидаясь мальчика.

– Дура! – тихо выругался Ростов, осматривая обступившие кафе строения. Какой-то куполообразный ржавый металлический каркас давно разрушенного здания слева, а справа – посеревший от влаги бетонный забор, и за ним другие полуразрушенные здания непонятного назначения, возможно, какие-нибудь фермы или завод, как в Юрьеве. И высокая, наполовину обвалившаяся кирпичная труба на заднем плане, утыкающаяся в серое небо. – Набитая дура! Там же может кто-нибудь сидеть! Ну что, нельзя подождать было? Вот лучше б ее Черноморов забрал, а Ваньку десятилетнего оставил. И то дельнее б было. Он же с отцом и Яросом[9] иногда дежурство на башне нес. Ничего, что совсем малой, зато знания впитывал, аки губка. Надо будет намекнуть ей, что нужна осторожность, а то она так и себя, и меня погубит.