– Давай к делу. – Ольга в нетерпении стряхнула пепел с пахитоски в горшок с алоэ.

– Короче, докладываю, благодетельница. Оружия не нашел. Кокаина тоже. Видно, наш красавчик не из лихих людишек и не кокаинист. Курева так же не обнаружил. Есть тетрадка стихов. Не Пушкин, но талантик развить можно. Фотография также имеется, с ласковой надписью, на французском. Может, матушки его драгоценной? Красивая дамочка…

– Ну и что? – досада Ольги нарастала.

– Так-то все ничего, – согласился Данила. – Да вот имеются две подозрительные вещички. Первая – очищенный апельсин. Видимо, выложил на ночь из кармана – так на подоконнике и забыл. Засох совсем.

– Что ж здесь подозрительного? – не поняла Ольга.

– На первый взгляд ничего, – закивал Данила и перешел на шепот: – Да ведь неясно, откуда фрукт взялся. И зачем за штору на подоконнике спрятан?

– Ты же сам только что сказал, что он, видимо, перед сном из кармана выложил, – напомнила госпожа Май, – а взять он его мог где угодно. Там, где вчера был. Говорит, на каком-то теософском капитуле.

– Вот-вот. – Данила поднял указательный палец. – Там что, апельсины крутят? И что за привычка такая апельсины по карманам засовывать?

– Привычка действительно не из лучших. – Ольга усмехнулась. – Но почему ты думаешь, что он прятал апельсин?

– Потому, дорогая моя госпожа, что за апельсином стоял медицинский пузырек. И без наклейки! А что это значит?

Ольга в упор смотрела на вездесущего старичка.

– Болен наш красавчик, болен серьезно. Лекарство скрывает, и название специально уничтожил, чтобы никто не догадался о его ужасном недуге.

Ольга загасила пахитоску и подошла к столу, чтобы налить рюмку коньяку.

– Ты думаешь, у него венерическая болезнь? – прямо спросила она.

– Я ничего не утверждаю, – Данила опустил глаза, – мое дело вам сообщить обо всех непорядках. А выводы делать – тут умишка моего не хватает, я по справедливости признаюсь.

– Хорошо, иди. – Ольга устало опустилась в кресло, подняла руки к голове, вынула шпильки, и по плечам ее рассыпались освобожденные черные волосы.

Она смотрела на бутылку коньяку и думала о том, что проклятый вторник еще не закончился и следовало ожидать новых подвохов судьбы. Впрочем, соображения Данилы можно расценивать и как добрый знак. Сегодня утром, ознакомившись с пачкой любовных писем Самсону, она намеревалась за неделю привязать к себе юношу более прочными узами. И собиралась употребить все свое мастерство, хотя пускала его в ход очень осмотрительно и нечасто. Теперь следовало подождать, проявить осторожность. Ольга Леонардовна предпочитала не верить никому безоговорочно, даже шустрому Даниле, и всегда проверяла то, что можно проверить.

Несколько успокоенная принятым решением, она все-таки не избавилась от тревоги. Неужели Самсон и сегодня предпочтет проводить вечер не с ней, а где-то в другом месте? Неужели он не устоит перед столичными соблазнами? Неужели не явится к ужину?

Госпожа Май не расслышала, как к открытым дверям подошла Ася – девушка всегда ступала бесшумно, как мышка, чем раздражала Ольгу Леонардовну.

– Прошу прощения, – нерешительно сказала Ася, – но вас просят к телефону. Там, в редакции. Звонит следователь Тернов…

Сердце Ольги дрогнуло – неужели что-то случилось с Эдмундом?

Она встала с кресла и поспешила в редакционное помещение. На столике у дверей на зеленом сукне лежала снятая с рычажка трубка.

– Редактор журнала «Флирт» у аппарата, – сказала она, не узнав своего голоса.

– Следователь Казанской части, Тернов Павел Миронович. Служит ли в вашем журнале Самсон Васильевич Шалопаев?

– Да, он наш новый сотрудник. – Голос госпожи Май упал.

– В таком случае ставлю вас в известность, что господин Шалопаев арестован и находится в следственной камере второй части Казанского участка.

– За что? За что он арестован?

– За покушение на депутата Государственной Думы!

А Самсон Васильевич Шалопаев, потирая локоть, ноющая боль в котором не только не утихала, но и с каждой минутой становилась все острее, сидел, понурившись, перед столом следователя-дознавателя Павла Мироновича Тернова. Напротив начинающего журналиста развалился бледный, с дряблыми щеками, выдающими нездоровый образ жизни, депутат Государственной Думы господин Гарноусов.

– Итак, вы узнаете в задержанном стрелявшего в вас человека? – с нарочитым бесстрастием обратился дознаватель к потерпевшему.

Павел Миронович очень боялся, что депутат снова начнет краснобайствовать и докричится-таки до апоплексического удара.

– Я не стрелял, – опередил депутата с ответом Самсон. – Это ошибка. Прошу занести мои слова в протокол.

Тернов согласно кивнул ухмылявшемуся письмоводителю, который в своем уголке, за черным столом, строчил протокол допроса.

– Как я понял, этот субъект, – Гарноусов дернул головой в сторону Шалопаева, – из студентов. А я вчера с трибуны Думы требовал разогнать этот рассадник марксистской заразы – Петербургский университет! Уверен, именно там молодой человек набрался разрушительных бацилл.

– Вряд ли он успел чего-либо набраться, господин депутат. Господин Шалопаев только три дня как приехал из Казани, – внес ясность следователь, сам являвшийся выпускником петербургского рассадника заразы.

– А! – Гарноусов выкатил мутные глаза. – Так бы сразу и говорили! Умонастроения учащихся Казанского университета широко известны! Сплошные преступники! Половина под подозрением у охранки. А сколько отчислено и отправлено под надзор полиции в ссылку! И я завтра, слышите ли, завтра же поставлю в Думе вопрос о том, чтобы предусмотреть препоны для въезда в российскую столицу сомнительных личностей, выкованных казанскими Робеспьерами и дантонами.

– Погодите, господин Гарноусов, – Павел Миронович, умело скрывая растущую антипатию к речистому пустозвону, остановил разошедшегося депутата, – вы не ответили на мой вопрос. Вы узнаете в этом человеке стрелявшего в вас?

– Да как же я могу его узнать?! – воскликнул Гарноусов, с презрением бросив взгляд на кожаный диванчик, где валялись разодранное пальто Самсона да грязный шарф, с бахромы которого капал на пол тающий снег. – Я же не видел злоумышленника! Не видел! Повторяю еще раз: я пришел в салон получить услуги куафера! Сидел себе мирно в кресле и, дожидаясь своей очереди, перелистывал газеты. Все три цирюльника были заняты. И вдруг – грохот, разбитые стекла витрины, ледяной холод, ворвавшийся в пролом… Я инстинктивно упал на пол.

– Я это уже слышал, господин депутат, – едва уловив паузу в драматическом рассказе, Павле Миронович поспешил прервать потерпевшего. – Однако свидетели показывают, что вы не газету читали, а беседовали с каким-то мужчиной.