– Наливай, чего уж. Я не Космодемьянская, мне геройски молчать под пытками и в одиночку помирать «в борьбе за это» никакого резона нет. Уж лучше старого коньяку выпить, чем демократизатором по почкам. Или что вы тут применяете…

– Мы много чего применяем. Есть вещи покультурнее «изделия ПР-73». Мне с юных лет нравится магнето от старого доброго полевого телефона…

Фёст не поленился, снял с полки над столом названное устройство, продемонстрировал. Для чего-то Лихарев его там держал. Простенькая вещь, железная, размером в кулак, ручка как у кофемолки, зубчатое колесо, два провода на выходе. Примитив, а такую искру даёт, что не только мотор самолётный без аккумулятора завести можно, но и человек от непереносимой боли не хуже мухи способность по стенкам лазать приобретает.

– Но если ты очевидную готовность к сотрудничеству проявляешь, зачем же… Выпьем, закусишь, давно небось маешься, ну и поговорим ладком. Предупреждаю, Коля, чтобы потом недомолвок и предъяв не было – я тебе ничего не обещаю, поскольку не правомочен. Президент у вас ведь жив пока, по странной случайности, и от должности не отстранён. Я только гуманное обращение могу обещать и эту… Судебную сделку, как нонче становится принято. Ты колешься со всеми потрохами, а тебе за это – срок ниже нижнего предела…

Всё вместе – девушки, коньяк, перенос в пространстве-времени, суржик взявшего его в плен полковника неизвестно какой службы, смешавший в себе вполне интеллигентную речь с блатной музыкой окончательно доконали Стацюка, вторые сутки не спавшего и не евшего, зато на самом деле тщательно перебравшего по минутам всё происшедшее.

– Сказал же – буду говорить, и хватит «му-му» гонять, – сохраняя подобие достоинства, скривился генерал и залпом выпил вежливо поданный ему Людмилой коньяк.

Два соединённых параллельно Шара, по схеме, наскоро придуманной Людмилой и Гертой на базе собственных знаний и весьма подробных записей Лихарева, в техническом журнале давали Фёсту широчайший спектр возможностей, тайной которых он не собирался делиться и с Мятлевым. Во избежание, как говорится.

Один Шар записывал все произносимые в этой комнате слова, и допрашиваемого, и остальных присутствующих, анализировал по фактологическим, интонационным, эмоциональным, семантическим и семиотическим характеристикам, выделял в отдельную графу, как говорилось раньше, или «файл», по-нынешнему, всё, что относилось к интересующей допрашивающего теме. Второй, внепространственно связанный с носителями «фиксированной информации» (хотя и находились те сейчас в параллельном мире), выбирал в базах данных и систематизировал всё, касающееся упоминаемых Стацюком личностей и фактов.

Принцип, совершенно противоположный верископу Бубнова – Ляхова, но получить почти исчерпывающую оперативную и личную информацию на любого человека, хоть мельком упомянутого Стацюком, эта конструкция могла без проблем. И одновременно поразить, деморализовать его знанием таких подробностей служебной и личной жизни, которые на самом деле никому не могли быть известны, если только не вело человека опытное, весьма квалифицированное подразделение с самых ранних лет его жизни и постоянно. Ничего не стоило, например, предъявить тому же генералу Стацюку только что изготовленную, но выглядящую соответственно реальному возрасту фотографию фривольного содержания с подружкой ещё студенческих лет. Его жены с любовником где-нибудь в Гаграх или, если ближе к теме – конспиративного собрания заговорщиков в весьма уединённом и абсолютно никому из непосвящённых неизвестном месте.

Несколько больше труда составило подключение системы ко всем действующим в Москве компьютерным сетям, как локальным, так и общего доступа. При Лихареве и даже во времена работы координатором Ирины такого чуда техники, как «Всемирная паутина», ещё не существовало, но в принципе невелика разница, что к старинным ручным телефонным коммутаторам подключаться, что к современным серверам. Каждый Шар сам себе модем, а также что угодно другое.

Может показаться, что при наличии таких возможностей нет никакой необходимости в личном допросе. Увы, не так. Машина и есть машина, очень многие тонкие связи, аналогии, аллюзии она отследить не в состоянии. Намёки, внутренние ассоциации, размытые впечатления – всё это нуждается в уточнениях и устных подтверждениях. Кроме того – оперативная информация обычно достаточна для бессудного решения вопроса, а Фёст предполагал, что открытый судебный процесс в перспективе может оказаться полезным. И для отечественных граждан, и для мировой правозащитной общественности, радостно оправдывающей даже убийц с руками по локти в крови, если они успеют заявить, что просто борются с тоталитарным российским режимом. И наоборот, та же общественность с воем и свистом требует пожизненных сроков для обычных лейтенантов и майоров, сражающихся за «конституционный порядок», против мирового терроризма.

Всего за час доверительного разговора под видеозапись (чтобы видно было, что он не в пыточной камере разговорился, а на частной квартире, с бутылочкой дорогущего коньяка и хорошими сигаретами), Стацюк сдал людей и выдал информации в сто раз больше, чем мог вообразить в своём самом страшном кошмаре. Убедившись в этом, Фёст исключительно ради забавы вывел на принтер и отпечатал одну бумажку, подписанную Николаем Фёдоровичем лет десять назад, долженствующую, по всем договорённостям, сгинуть в самых тайных архивах некогда «дружественной», а теперь снова враждебной державы. А она вот не сгинула, и вполне по тем временам, когда смертная казнь ещё была в моде, стоила бы ему головы. Впрочем, говорят, нынешнее «пожизненное» намного хуже простого и, главное, быстрого расстрела.

Протянул, несколько даже печально усмехаясь (тоже школа Шульгина – создавать «пациенту» психологическую атмосферу, наиболее соответствующую его глубинным настроениям), сказал:

– Неосторожно такими вот раритетами разбрасываться, коллега. Хорошо – мне попалась, а если бы… – и значительно посмотрел в потолок.

Стацюк совершенным образом обалдел. Не могло же ему прийти в голову, что этот, написанный на случайно подвернувшейся, не слишком свежей, помятой по углам бумажке документ не переправлен «откуда следует» кем-то, затеявшим уж слишком сложную для мозгов простого генерал-лейтенанта игру, а изготовлен только что, практически на глазах «подследственного», мгновенно превратившегося в «обвиняемого», а то и «подсудимого».

– Я думаю, милейший Николай Фёдорович, этого достаточно, чтобы вы стали с этого момента нашим преданнейшим союзником, а с теми, кто такую вот вам подлянку устроил, при удобном случае расправились собственными руками, не отягощая нашу совесть столь неприятными по былой истории нарушениями социалистической законности.

Выслушав все возможные со стороны Стацюка заверения, Фёст благосклонно кивнул, налил ему третью чарку и ласково сказал:

– Ну а чтобы никакой спонтанной дури тебе в голову не пришло, вот мадемуазель подпоручик Витгефт за тобой присматривать будет, и если что – для начала весь прибор тебе голой рукой оторвёт, ей не впервой, а уже потом передаст тебя в руки правосудия. Вот это прошу как следует запомнить.