– Теперь, дорогая, – сказал он девушке, когда всё, что нужно, было сделано, – забирай Герту, переоденьтесь поубедительнее и ведите пациента.

– Поубедительнее – это как?

– Ну уж не в бикини, разумеется. Это, конечно, тоже произвело бы психологический эффект, но… Не то, одним словом. Лучше всего военная форма, китель под ремень, короткая юбка, сапоги, а поверх – белый халат. Чтоб было видно, что под ним – погоны. Простенько, со вкусом и создаёт нужное настроение.

Людмила посмотрела на него с сомнением.

– Отчего вдруг?

– Ах, да! Ты же по простоте душевной ничего не слыхала про «убийц в белых халатах», доктора Менгеле и всякое такое прочее. А у здешних людей на эти дела стойкий рефлекс. Если в мундире и халате, да ещё и красавица – считай, полный абзац… Не то НКВД, не то гестапо.

Вяземская покачала головой, по-прежнему поняв далеко не всё, но решила, что расспросит подробнее позже. Выполнить же рекомендацию-пожелание Фёста ей труда не составило. Как и в случае с секретером, всегда набитым имеющей хождение здесь и сейчас валютой, в большой гардеробной комнате можно было при должном старании найти почти всё, по росту, сезону и потребности. Не Замок, конечно, эта операционная база интеллекта полностью лишена (скорее всего), но что-то этакое в ней есть.

Шульгин, к примеру, довольно страшной ночью двадцатого года, в состоянии стрессовом, почти критическом, сумел единственно усилием воли вызвать квартиру, наподобие кабинки лифта, совсем из другого пространства-времени, из шестьдесят шестого года Главной исторической последовательности. Как после оказалось – Лихарев оборудовал здесь своё пристанище семью годами позже, тоже в иной реальности, за какой-то незначительной, чисто индивидуальной развилкой. Так что это по-прежнему остаётся загадкой – как такое могло случиться.

Людмиле достаточно было представить, что они с Гертой просто пришли сюда однажды в парадно-выходной, переоделись для штатского времяпрепровождения, а форму повесили в шкаф на плечики. Там всё и обнаружилось, стоило ей открыть дверцу. Такие вещи пытаться понять и рационально объяснить не следует, а то потом начнёшь задумываться, почему камни с неба падают, если никаких камней на небе нет и быть не может.

Наличие в гардеробной отглаженных и накрахмаленных докторских халатов, даже с вышитыми над нагрудными кармашками инициалами, тем более подразумевалось.

– Слушай, Людк, – сказала Герта, переодеваясь перед зеркалом от пола до потолка, – а на кой мы здесь по магазинам бегаем, время и деньги тратим? Приходи сюда, заказывай и бери. Натуральный индпошив, ты глянь, сидит, как влитая, – она повертела бёдрами, поворачиваясь к венецианскому (наверняка!) стеклу то боком, то задним фасадом. Людмиле вдруг показалось, что отражение в своих движениях чуть запаздывает по сравнению с оригиналом и даже вообще повторяет их не совсем точно.

Нет, это уж полная ерунда. Она скорчила сама себе издевательскую гримасу и – опять та же иллюзия! Чисто шизофрения какая-то.

– Да, наверное, – ответила она, стараясь забыть о случившемся наваждении, – гардероб всё-таки для служебных целей предназначен, вот и реагирует на действительную потребность, а не на бабские капризы. То же, что и с деньгами в кабинете, появляются только те, что сейчас нужны. Какой-то домовой за этим делом присматривает, не иначе.

– Ладно, выйдешь за Фёста замуж, станешь здесь хозяйкой, тогда во всём разберешься, а сейчас побыстрее давай, начальник ждёт…

От слов Герты о возможном замужестве сердце у Людмилы слегка ёкнуло. Понимала, что к этому дело, в общем, и идёт, но всё равно не верилось, что ли. Она до сих пор не представляла, как вообще случится в первый раз «это самое». У Вельяминовой, по её словам, вышло очень легко, просто и естественно, но примерить такую ситуацию на себя не получалось. То, чему учила Дайяна, вообще всё, что она знала об этой стороне жизни, как будто совсем другого касалось, а что вдруг самой придётся каким-то образом дать понять Вадиму, что она, наконец, согласна, представлялось неотчётливо. Вот он вдруг скажет: «Так выйдешь за меня?», или, несколько возвышеннее: «Я прошу тебя стать моей женой», и что дальше? Покраснеть, смущённо кивнуть и полностью отдаться естественному течению дальнейших событий, или всё должно быть как-то по-другому? А если выйдет совсем не так и «любимый мужчина» вообще не сделает ей этого самого «предложения»? Предпочтёт не связываться, точнее – не связывать себя…

Вон у Герты с Мятлевым всё просто и заранее понятно: дела отдельно, эмоции отдельно, и никаких душевных терзаний подруга не испытывает. А она – не может, ей сначала обязательно, чтобы любовь…

Она бросила ещё взгляд на отражения в зеркале, своё и Герты, состроила гримасу, показала себе язык, резко развернулась на каблуках и отправилась за пленником.

Продолжая мысленно накручивать себя, она вошла в ванную, где на коротком поводке сидел бывший генерал. Наручники местного образца гуманнее, чем в мире Фёста, цепочка у них длиннее, они сохраняют больше «свободы личности». И воды из крана попить можно, и по нужде сходить, и поспать на дне ванны, если сидеть надоест.

Видимо, Вадим был прав – форма, начищенные, не по-здешнему поскрипывающие сапоги (секрет сапожника), крахмальный халат в сочетании с чуть взъерошенными платиновыми волосами, ангельским личиком, на котором сверкали раздражением глаза, предназначенные для совсем другого выражения, нервно вздрагивали губы, от которых ждёшь только располагающей улыбки – произвели на задержанного запланированное впечатление. Не зря он после пережитого азарта и куража уже видимой, рукой подать (как Кремлёвские башни или Ленинградские окраины в немецкий полевой бинокль), победы, внезапного, катастрофического проигрыша, плена, восемь часов просидел на цепи, подобно шелудивому псу, да ещё и в темноте, и со всеми физиологическими унижениями. Было время подумать, перебрать все варианты, сто раз вспомнить слова суки Мятлева, опять удержавшегося в стане победителей, насчёт людей, для которых любые УПК, правила и конвенции – не осязаемый чувствами звук.

Судя по тому, как они разделались с отборными бойцами генеральской команды, ехавшими всего лишь, чтобы доходчиво объяснить Президенту нынешний политический расклад – так оно и есть. Погибшие сотрудники для собственного удовольствия убивать никого не собирались, они лишь исполняли приказ: «возможное сопротивление решительно пресечь». А вот их именно убили, быстро, чётко и хладнокровно, не оставив взамен ни одного своего трупа.

А теперь, значит, пришла и его очередь…

– Да вы не нервничайте так, Николай Фёдорович, – удивительно мелодичным голосом, но совершенно циничным тоном сказала красавица в медицинском халате (докторшей она не выглядела совершенно), – если у вас мочевой пузырь полон – опорожнитесь, я даже отвернусь. А то очень неудобно – для вас, конечно, – будет, если за разговором непроизвольно сфинктеры откроются…

Генерал хотел гордо промолчать, но как-то само собой вырвалось жалкое:

– Не надо, обойдусь…