Дождавшись, когда умолкнут самые нетерпеливые крикуны, она хладнокровно поясняет застывшим в ужасе слушателям:

– По пути из Сейнтстоуна за нами увязались преследователи. Я надеялась, что мы сбили их со следа. Очевидно, я ошиблась.

Сана расхаживает вокруг костра, вглядываясь в обращённые к ней лица. Неужели старейшины позволили ей вот так просто взять всё в свои руки?

– Отмеченные всего лишь ступили на длинный путь преступлений, и умершие в эти дни – первые плоды их страшной жатвы. Они знают, где мы живём, и не оставят нас в покое. Пришло время действовать.

С другой стороны костра доносится одинокий вскрик.

– Да, я знаю: мы не готовы. – Сана говорит громко и уверенно. – Но мы соберёмся с силами. – Она поднимает руку, останавливая воинственные восклицания. – Не обвиняйте невинное дитя. – Сана бросает взгляд в мою сторону. – Обратите свой гнев на тех, кто мечтает стереть наш город в пыль. Потерпите, ждать осталось недолго.

Домой мы возвращаемся вдвоём с Галл держась за руки. Фенн остался у костра, а Соломона с Танией нигде не видно. Ночь холодная и тёмная, и я рада, что Галл позволила мне держаться за её уверенную тёплую руку. И всё же мне никак не избавиться от мыслей о предательстве. Я предала Галл. Предала. Предательница.

Больше никто не умирает. Мы живём как живётся, но меня не покидает ощущение, что маятник качнулся и мы застыли вместе с ним в высшей точке. Сейчас всё спокойно, но вскоре события понесутся вскачь с нарастающей силой. Жители Фетерстоуна готовы сражаться, они не испугаются и не убегут, но на душе у меня тяжело. Они не знают, кто выходит против них. В сражении с отмеченными Фетерстоуну не победить. Никогда.

Фенн, Галл и я разбираем в амбаре добычу охотников. Они привезли не только продукты и еду; здесь и туфли, и ботинки разных размеров – все поношенные. Есть кое-какие старые садовые и столярные инструменты, даже слесарная ножовка, но без половины лезвия – и что нам с ней делать? Неподалёку свалены в кучу одеяла, скатерти и простыни. Их надо рассмотреть, перестирать и залатать наверняка имеющиеся дыры. В Сейнтстоуне эти ткани назвали бы тряпками и бросили бы на подстилку собакам и кошкам. При мысли об этом я вздрагиваю от острого укола вины. Здесь на такие подарки смотрят иначе: Блейк и Пенни только обрадуются лишнему одеялу для будущего малыша. Опустившись на колени рядом с Галл и Фенном, я принимаюсь за работу, пряча виновато пылающие щёки.

– Представляю, как вы веселились у себя в городе, когда замечали, что мусор исчезает сам собой, – горько вздыхает Галл. – Пожертвования нищим за рекой!

Она говорит грустно и смущённо, не поднимая глаз, и аккуратно складывает старую одежду.

– Галл, я ничего об этом не знала. Никто не знал.

– Мы бы и сами справились, если б могли, – ледяным тоном бросает Фенн.

Неужели он обращается ко мне? Я даже подскакиваю от неожиданности. Обычно Фенн делает вид, что не замечает моего присутствия. Он выуживает из кучи пару брюк и начинает их аккуратно сворачивать.

– Думаешь, нам нравится жить вот так? Ходить в ваших обносках? Но что у нас есть? Кусок бесплодной земли – на ней ничего не вырастишь. А у вас и мельница, и свет, и школа, и сколько угодно еды. Отличная плодородная земля. А нас вы держите в чёрном теле, вечно голодными и слабыми. Сана всё правильно говорит о вас. – Его лицо пылает от сдерживаемого гнева.

– Я не такая.

Поднявшись, Фенн раздражённо отбрасывает ногой старое одеяло.

– Думаешь, мы поверим тебе? Ты пришла из стана врагов, – прищурившись, язвительно бросает мне он. – А если ты действительно хочешь стать одной из нас, пора бы это доказать.

И Фенн уходит, засунув руки глубоко в карманы. Мы с Галл молча смотрим ему вслед. Я успокаивающе касаюсь локтя Галл. Какая она всё-таки худая и хрупкая!

– Можешь сколько угодно обвинять меня, – тихо говорю я. – Отмеченные обошлись с вами ужасно. Но я вам не враг. Я – с вами.

И в это я верю всем сердцем.

По дороге домой я замечаю в пыли маленький алебастрово-белый камешек и, поколебавшись, поднимаю его и кладу в кожаный мешочек у пояса, который совсем недавно носила Руфь. Мой первый камень.

На следующий день Галл приносит домой белую тунику, в которую надо зашить камни. Она протягивает мне иголку, и мы принимаемся за дело. Я выбираю рукава: нужно подшить их так, чтобы получились карманы, достаточно широкие для камней. С каждым камешком туника всё тяжелее ложится мне на колени. Не представляю, как кто-то мог столько нагрешить, тем более Галл!

Следующий урок Сана устраивает мне в конюшне. Она подаёт мне гребень с гнутыми зубьями, и мы вместе чистим лошадей и расчёсываем им гривы. Я никогда не подходила близко к таким крупным животным и не представляю, как себя вести. Когда одна из кобыл фыркает, я вздрагиваю от неожиданности, едва не выронив гребень. Сана заговаривает первой:

– Говорят, Руфь рассказывала тебе наши истории. Это правда?

– Да, – односложно отвечаю я, вычёсывая колтун из густой лошадиной гривы. – Некоторые из историй очень похожи на наши… то есть на те, что рассказывают в Сейнтстоуне.

– Понятно! – Сана смеётся, и лошадь наклоняет к ней свою умную голову. – До этого мы ещё дойдём. А сейчас я, наверное, продолжу там, где остановилась Руфь. В последний раз она рассказала тебе о Нейте, да? У вас его называют Святой. – Я молча киваю, и Сана оценивающе смотрит на меня, пытаясь найти правильные слова. – Я расскажу тебе другую легенду. Её мало кто знает. Это будет наш с тобой секрет. Договорились?

Я снова киваю. Приятно, что Сана мне доверяет. Похлопав кобылу по крупу, Сана тихо, будто напевая колыбельную, произносит первые слова священной легенды.

Возлюбленные

Что делать, если твоей землёй правят голодные до власти, самовлюблённые маньяки? А что делать, если один из них – твой родной брат?

И конечно, если этому брату, Метеусу, мать каждый день говорила, что он свет её очей, яркое солнце, источник жизни для всех вокруг, – Метеус не мог в это не поверить. Земля вращается вокруг Солнца. Вот и Метеус возжелал, чтобы мир вращался вокруг него. А когда он встретил девушку по имени Луна, стало ещё хуже. Ведь луне положено светить только отражённым светом – светом солнца. Но Луна и не возражала.