– Верю, – сказал Кен. – Она упакует меня в стационар на месяц и не выпустит без справки о том, что пациент готов к труду и обороне. Спасибо, Миш, за заботу, только мой самолет послезавтра. Если я лягу на обследование, то просто никуда не улечу. И не факт, что вообще улечу когда-нибудь.

Я закусил губу и отложил телефон.

– Что за гонка, как на пожар? Пока ты – горячая новость в рамках компании? Пока у пиндосов не остыло желание расцеловать тебя во все места?

– Ты не понял, это я спешу, пока есть силы решиться.

Я подобрал с земли бутылку, открыл и как следует хлебнул.

– Глупость, да? – сказал Кен. – Я не хотел этого. Я уже не хотел этого. И вдруг, когда я совсем не хочу – такой шанс. Год назад я бы за него не моргнув глазом убил какого-нибудь плохого человека.

– Ты прыгаешь через две ступеньки?

– Подымай выше, через три головы – и прямо в Департамент культуры. Кресло маленькое, зато в штабе. Они там занимаются не какой-нибудь долбаной, а настоящей эффективностью. Рой Калиновски уйдет в запой с горя, ему-то здесь оставаться…

Я начал отгибать пальцы. Подцепил эту манеру еще в детстве, она нагляднее нашей. Да, три головы. Феерический прыжок. А Калиновски не запьет, тут ты ошибаешься, дружище. У него фантазии не хватит. Он поведет жену в ресторан на романтический ужин при свечах. И все у них будет хорошо.

– Я получаю на блюдечке пост, до которого надо было ползти минимум лет десять, если не полжизни… Ты помнишь, сколько Джейн положила себе на карьеру от линейного технолога до попадания в штаб-квартиру? – спросил Кен. – Говорила, тут особые условия, тут Россия и можно быстро продвинуться?..

– Лет пять? Точно, пять. Обсчиталась она, да?

– Обсчиталась жестоко. Я сам планировал в пять-шесть уложиться, святая простота. А потом увидел, что это нереально в нашем болоте. Болото, Миша, болото здесь. Выдвигались отсюда при Дональде. Это у Джейн иллюзия с тех времен была, и у меня такая же иллюзия. Влипли мы тут. Никакая «программа лояльности» не позволит отсюда выбраться – она поможет здесь захватить место повыше, и только. При самом удачном раскладе я стал бы завотделом. А дальше главное не сожрать Роя, а каким-то образом мимо него проскочить в Департамент. А если свалить Роя, то застрянешь в России навечно… Знаешь, что такое Калиновски с точки зрения штаба? Не упади с лавки, это менеджер, который умеет ладить с русским стаффом. Кто подсидит Роя, тот, значит, умеет работать со стаффом вообще гениально. Поэтому Рой тут навсегда: нет такого идиота, чтобы тронул его хоть пальцем. Он еще директором станет, Пападакиса сковырнут со дня на день, чует мое сердце. И будут работяги по доброй памяти звать его не Впопудакисом, а «Папой Джо». И говорить, что при нем такой фигни не было…

Он забрал у меня бутылку, отхлебнул и сказал:

– И вот через все это непролазное болото я – одним шагом! Маленький шаг одного человека. Когда ему уже не надо. И что ему делать, маленькому человеку?

Отхлебнул еще и буркнул:

– Риту жалко. Она такая хорошая…

– У тебя все хорошие, – не удержался я.

– Мне везет, – легко согласился Кен. – Рита очень хорошая и совсем не пара Рою. Она добрая и жалеет его. Когда ему устроили «темную», она чуть с ума не сошла, а потом ей объяснили, за что именно Рой был побит, – и тут она действительно на стенку полезла. Рита не терпит высокомерия, не понимает, как можно на живого человека глядеть сверху вниз. Жила с уродом – и не знала. А потом она его пожалела. Поняла, что это у Роя была травма…

– Перестань, ради бога! А то я сейчас разрыдаюсь. Калиновский самый обыкновенный пшек, хоть и вырос в Америке. Готов поспорить, ему мама и папа с детства твердили, что русские – враги поляков. Вот и вся его травма.

Кен пожал плечами. Ему, конечно, мнение Риты было ближе. Потому что Рита хорошая.

– У нас с Михалычем таких травм вагон и маленькая тележка. Мы не любим чурок, не любим пиндосов…

– Но я тоже не люблю чурок и пиндосов! Их вообще никто не любит, даже пиндосы.

– Не мешай, я перечисляю травмы. Мы знаем, что украинцы не любят нас и пшеки не любят нас. Прибалты не любят нас. Вообще никто не любит нас – прямо как чурок и пиндосов. Сами мы подозреваем в чем-то плохом евреев, даже когда их нет поблизости. А любого русского, кто купил китайский автомобиль, считаем предателем Родины…

– Вот это правильно! – вмешался Кен. – Предатель и есть. Русский, который заплатил за китайскую тачку, дал на лапу своему геополитическому врагу.

– Ладно, согласен, китайцев вычеркиваем. Мы и без китайцев одна сплошная травма. Ты предлагаешь нас жалеть за это? Или ты вспомнишь, что было в тот вечер, когда город бунтовал – и…

Я осекся.

– Дай мне слово, Кеннет.

Наверное, я был очень резок, или он в тот момент размяк, так или иначе, лицо Кена отразило глубокое волнение и почти страх. Он испугался: вдруг я потребую слишком большого и серьезного, на что у него пороху не хватит. Жениться, допустим, на Рите. Или на Машке Трушкиной. Или выяснить у Джейн, за что она его не любит. Или через пять лет возглавить Департамент культуры производства – и сделать всем эффективно по самые гланды.

– Руку дай.

Он протянул руку, медленно и несмело.

Это должно было забавно выглядеть со стороны. На берегу реки сидят двое: один вполне заурядной внешности, в заляпанном краской синем комбезе, а другой – плечистый красавец в дорогом костюме (галстук свисает из кармана, и это лишь придает красавцу шарма и элегантности, оттенок высокого стиля)… Кстати, почему комбинезон – кое-кто нынче рисовал, меня вытащили пиво пить из-за мольберта, и не пойми я, что на сегодня хватит, фиг бы поддался даже Кену. Да, я рисовал, пытался схватить то самое движение, походку той девушки. Я пребываю в несколько смятенных чувствах и одновременно весьма уверен в себе, куда больше обычного.

И, значит, красавец несмело протягивает руку. Смешно.

– Поклянись, даже не мне, а себе поклянись, что в Америке пойдешь к врачу и все ему расскажешь про свои травмы головы – и о последствиях. И пускай медицина хоть год с тобой ковыряется, но вопрос надо прояснить. Это можно делать без отрыва от работы, потихоньку. У тебя отличная страховка, она все покроет.

Услыхав, что жениться ни на ком не надо, Кен сразу просветлел лицом и крепко пожал мне руку.

– Ты прав, старик. Это в моих же интересах, я не хочу отбросить копыта раньше времени. Ну что, еще парочку?..

Пиво уже надоело, а крепкого не хотелось, и пора было расходиться, когда он сказал:

– И все-таки странно. Почему так? Крутился, вертелся – никакого толку. Забил болт на карьеру – и она сама падает в руки. А может… ну ее в пень?

– А как же философия эффективности? Кто ее будет двигать в массы, если не ты?

– А если я пиндосом стану? В интересах эффективности?