Истории Уны изменились, стали более красочными и драматичными. По совету Сулиена она стала говорить, что они сироты или что убежали из дома жестоких, хоть и знатных родителей. Сибиллина не нуждалась в убедительном прошлом, да и в прошлом вообще. Накрашенных почти до черноты век и загадочной манеры держаться было достаточно.

Выдумка сработала. Денежные заначки стали пополняться. Через неделю, когда они приехали в Толосу, у них уже было достаточно средств, чтобы рискнуть раздобыть еще. И вот они сняли на блошином рынке палатку, что, хотя и делало их в определенном смысле более подозрительными, одновременно предоставляло Сулиену темный уголок, где он мог бы укрыться.

Сулиен заставил Уну выбрать материю для занавесей, и сначала она вела себя нетерпеливо и нерешительно.

— Не знаю, — говорила она, нервно перебирая пальцами искрящиеся рулоны. — Это ведь не так важно, правда?

— Важно. Давай, — отвечал Сулиен. — Ты должна лучше разбираться в украшениях. Ты же девушка.

Уна нахмурилась, но ответила:

— Пусть все будет зеленое.

И оба принялись с упоением придумывать, как будет выглядеть их палатка. Они привязали лоскут изумрудно-зеленой материи, мягко мерцающей над тем, кому предстояло рисовать указующий знак. В конце концов — планируя, как все будет выглядеть и как станут реагировать люди, — они настолько раскрепостились, что в них даже проявилось что-то общее. Они были похожи на двух детей, захваченных игрой.

Но, раз оказавшись за зелеными занавесями, они не видели белого света почти круглый день. Сулиену тоже надо было чем-то заняться, и порой он даже испытывал удовольствие, подстерегая прохожих, заманивая и улещивая, пока наконец не удавалось завлечь их в кабинку. Но даже когда люди улыбались в ответ и давали ему деньги, этого было недостаточно. Сулиен не мог отогнать от себя мысли о Катавинии, Танкорикс, но главное, о том, что существует нечто, с чем он мог бы управляться гораздо лучше — снимать лихорадку, лечить увечья.

Однажды он спросил Уну:

— Зачем, по-твоему, мы все это делаем?

И та ответила:

— А что, на все должны быть причины?

И хотя Уна довольно скоро обнаружила, что не надо так уж глубоко вглядываться в человека и говорить правильно и связно, чтобы зарабатывать деньги, сама по себе работа все же казалась ей утомительной и постыдной. В ожидании посетителей она сидела, напрягая зрение, и упрямо переписывала своим детским почерком страницы из книг, купленных в крытых брезентом лотках за пределами блошиного рынка. Таким образом она приучала себя затверживать цепочки слов и проводила долгие бесцельные минуты, стараясь добиться новых успехов.

Однако она терпеть не могла медленно преодолевать препятствия и терпеть не могла не понимать, что значит то или иное, так что всякий раз, когда она сталкивалась с чем-нибудь новым, впереди маячил новый затор невежества. Ей и в голову не приходило, что это уже само по себе признак прогресса. И она устало думала про себя:

— Ну и что — даже если ты чего-то не знаешь?

Сквозь дым испуганные глаза Марка Новия казались голубовато-серыми, холодного цвета.

— Ладно, — сказал он, облизывая пересохшие губы. — Видишь что-нибудь?

— Женщину, — нараспев произнесла Уна, фантазируя. Людям частенько нравилось слышать подобное, и она не собиралась выкладывать перед ним всю правду, не собиралась пугать его — пока.

На мгновение он задумался — возможно, гадалка имела в виду Гемеллу или Макарию, но затем она добавила:

— Да, молодую женщину и любовь. — И Марк с облегчением откинулся на стуле, чувствуя, что сглупил, приняв эту девчонку настолько всерьез.

— Нет такой женщины, — сказал он и нелепо добавил: — Сейчас нет.

— Тогда почему же я вижу ее? — настойчиво продолжала прорицательница, явно обращаясь к вьющемуся дымку.

— Ничем не могу помочь, — ответил Марк, уже слегка усмехаясь, начиная расслабляться, и Уна решила, что не позволит ему этого.

— Ты странствуешь, — сказала она, сурово глядя на Марка, стараясь успокоить дрожащий от смеха голос. — Ты выдаешь себя не за того. Ты лжешь.

Она с удовлетворением отметила, как он побелел и нервно сцепил пальцы.

— Нет… я не… — слабо запротестовал он. Так же ясно как Марк, она увидела кровать на постоялом дворе и почувствовала, что ноги готовы сами нести его туда.

Она намеренно широко раскрыла глаза и рассредоточила взгляд, снова перейдя на еле слышный шепот.

— Так это все-таки женщина… и ты лжешь ей? Не надо этого делать. Еще есть надежда на счастье.

— О, — сказал Марк, весь дрожа, сам не понимая, от облегчения или от страха у него в груди возникло это чувство зябкой пустоты. Он встал, слегка пошатываясь: — О, прекрасно, спасибо. Это все?

— Нет, — злорадно ответила Уна. — Только ты не бойся.

Марк встревоженно взглянул на нее, но перед ним снова была Сибиллина, чей блуждающий, неисповедимый взор был устремлен на него из-под накрашенных век. Путаясь в занавесках, Марк вышел, и Уна почти пожалела об этом. Такая замечательная была игра.

Сулиен услышал смех сестры одновременно с тем, как странный парнишка поспешно нырнул в рыночную толпу, и печально подумал, насколько незнаком и непривычен для него этот звук. Он вошел и увидел, как Уна гасит ладан, по-прежнему недоверчиво улыбаясь.

— Быстро, — сказал он. — Весело было?

Губы Уны раздвинулись в озорной улыбке.

— Знаешь, кто это был? — спросила она.

Сразу, как только занавеска опустилась за Марком, минуты, проведенные по другую ее сторону, показались ему туманными и похожими на сон, выпадающими из прожитого дня. Он не знал, что теперь думать об этой призрачной девушке, как изгнать ее из своих мыслей. Он протискивался сквозь толпу блошиного рынка, бездумно следуя непредсказуемой последовательности поворотов и мрачно думая, не попробовать ли уговорить хозяйку гостинички взять сардониксовый гребень как плату за комнату. Теперь он уже не решался заходить ни в какие палатки или магазинчики.

Скоро он добрался до выхода и увидел в конце прохода желтоватый полукруг ночного неба. Марк выскользнул на темную улицу, после густой рыночной духоты показавшуюся холодной. Он побрел по ней, погруженный в то же устало рассеянное состояние, сопровождавшее его во время бегства с рынка, и вдруг остановился, заметив, что по сторонам не видно сидящих на корточках разносчиков, и не до конца понимая, где оказался. Марк вздохнул и обернулся, ища нарушавший линию горизонта купол храма, и едва успел сделать это, как что-то навалилось сзади, срывая рюкзак и вцепившись в рукав, туго стянув одежду вокруг шеи. Он чуть было не упал навзничь, столкнувшись с чьим-то невидимым телом, после чего его стало швырять из стороны в сторону, и, обдирая ладони, он попытался упереться о стену, чтобы не потерять равновесия.