Дикий весело рассмеялся.

– Ну, не беда. Нет, так скоро будет.

– Ты псих, – выдавил Зажим. Слезы в его глаза высохли, и желание заигрывать с сумасшедшим пропало напрочь, как растаявший дым. – Ты чертов псих. По тебе плачет дурка, слышишь?!

Лицо егеря приняло огорченное выражение.

– Я думал, что услышу что-то новое. Но вы почти все одинаковые. И всегда действуете по одинаковой схеме. Вы предсказуемы, как тараканы.

Он зевнул:

– Скучно.

– Если ты не вытащишь нас отсюда, тебя порвут на части, – пообещал Зажим.

Дикий не удостоил зэка ответом. Вместо этого он передвинулся к Ходже.

– А вот и наш гриб-навозник, – доверительным тоном произнес егерь. – Бывают навозники белые, а бывают серые. Как гуси, хе-хе!

– Пожалуйста… – залепетал Ходжа, мотая головой. Из ноздри выскочила сопля, прилипнув к верхней губе. – Пожалуйста…

– У молодого гриба шляпка яйцевидной формы, а потом становится похожа на колокольчик, – продолжал вещать Дикий. – Цвет белый, сероватый или коричневатый. Поверхность навозника покрыта волокнистыми чешуйками. Гриб можно есть только в молодом возрасте, причем до начала окрашивания пластинок.

Закончив мазать череп уголовника клеем, Дикий критически оглядел его со всех сторон. В этот момент он был похож на художника, изучающего готовую картину, за которую долгое время не решался браться.

– А еще навозник не рекомендуется смешивать с другими грибами, – сказал он таинственно, будто сообщая чрезвычайно важный секрет.

– И что… что дальше? – осипшим голосом спросил Зажим. – Что ты будешь делать с нами?

Егерь отошел куда-то в сторону. Послышался громкий щелчок, и внезапно все внутреннее пространство подвала озарилось ярким светом.

Несмотря на широкие полы нового головного убора, непривыкшие к свету глаза ощутили ноющую резь, и Зажим снова зажмурился. Когда он все же отважился приподнять веки, Дикий уже нес почерневшую от копоти кастрюлю.

– Время кушать, – скомандовал он, присаживаясь возле уголовника.

Справа кто-то тяжело закряхтел, и Зажим медленно повернул голову. Буквально в полутора метрах от него виднелась голова с нахлобученной на нее шляпой подушковидной формы бордового цвета.

– Зажим… – услышал он голос Ходжи, жалобно-потерянный. – Зажим, где мы?..

Он даже не повернулся на голос приятеля. Его взор был прикован к остальным «грибам». За «боровиком» виднелись еще две поникшие головы. На одной из них, судя по всему, принадлежавшей мужчине, «шляпка» была плоской, бледно-розового цвета, с глубоким пуповидным углублением в центре.

«А вот и лисичка», – неожиданно подумал Зажим, чувствуя, как из глотки рвется истеричный вопль.

В самом деле, «шляпа» следующего «гриба» была ярко-желтого цвета, с волнистыми краями, вогнуто-распростертая. И, похоже, надета она была на женщину.

– Зажи-и-им, – хныкал Ходжа, и зэк обернулся.

– Не ной, – хрипло сказал он. – Мне нечем… нечем тебя утешить.

Дикий постучал половником по крышке кастрюли.

– Во время обеда разговаривать запрещено, – объявил он. – А поскольку вы грибы и говорить не можете в принципе, то для вас известная поговорка должна звучать так: «Когда я ем, я как всегда». Хе-хе. Остроумно, правда?

Довольный своей шуткой, егерь снял крышку, зачерпнув половником содержимое.

– Убери эту хрень, – разлепил губы Зажим, увидев перед носом бесформенно-липкий комок геркулесовой каши.

– Ешь, – сказал Дикий, но зэк сжал губы.

– Ну как хочешь, – пожал плечами егерь. Он подвинул кастрюлю в сторону Ходжи. – Ты тоже объявляешь голодовку?

Ходжа не мигая глядел на половник, словно егерь предлагал отведать ему живых гадюк.

– Я… – промялил он, но Дикий уже засовывал ему в рот кашу.

– Вот так. Жуй хорошо, – приговаривал он. Ходжа смотрел на него с преданностью собаки, торопливо прожевывая холодную субстанцию.

Зажим, как мог, максимально вытянул голову, стараясь разглядеть «гриб», расположенный за Ходжой. Голова человека была неестественно запрокинута назад, лицо сморщенное и почерневшее, как чернослив, рот раззявлен. Глаза человека были закрыты, и он не шевелился.

Один уже созрел, подумалось Зажиму, и его охватил всеобъемлющий ужас. Сомнений, что бедолага мертв, не было.

«Ноги».

Зэк глубоко вздохнул.

«Ноги. Твои ноги уже затекли, не так ли?» – вкрадчиво поинтересовался внутренний голос.

Зажим попытался отмахнуться от этих мыслей, но они вновь и вновь упрямо карабкались в его мозг мохнатыми пауками.

Да. Он уже ощущал легкое онемение в ногах. А с тех пор, как их с Ходжой спеленали, прошло всего пару часов! Что же будет через день? Через два?

Его взгляд непроизвольно вернулся к трупу.

Он мертв уже давно – кожа высохла, и сам погибший превратился в мумию. Значит, их ждет то же самое.

Зажим посмотрел на Дикого, который продолжал с увлечением кормить Ходжу.

– За папу, – сопел он. – За маму. За бабулю… за…

– Эй, послушай.

Зажим издал глубокий вдох, собирая всю свою волю в единое целое.

– Я не знаю, кто ты. И зачем ты все это делаешь. Но мы ведь можем договориться, – произнес он. Уголовник напрягал все внутренние ресурсы, чтобы его голос звучал уверенно, но предательская дрожь все равно выдавала его истинное состояние.

Дикий замер с половником в руках, внимательно слушая зэка.

– У нас есть деньги. Есть люди, которые смогут заплатить за нас. Назови цену, и мы договоримся. Понимаешь?

Егерь надул щеки и округлил глаза.

Зажим выдавил нервную улыбку.

– Ну так что? Согласен? Вытащи нас отсюда. Обещаю…

Договорить он не успел, потому что в следующее мгновенье Дикий шлепнул ковшом по правой щеке и с шумом выпустил воздух изо рта. Лицо его поскучнело.

– Я же говорил, что вы предсказуемы, – сказал он, вытирая щеку от прилипшей каши. – Я слышал это сотни раз. Сначала вопли и шум. Потом слезы и сопли, далее идут угрозы. За ними следуют попытки договориться. Затем прострация, за ней опять истерика. И наконец смирение. Рано или поздно все стадии созревания вами будут пройдены.

Дикий повернулся к Ходже, который, давясь, глотал холодный обед:

– Еще?

Ходжа замотал головой.

Егерь понятливо кивнул и пересел к следующему «грибу» с бледно-розовой шляпкой.

– А насчет поговорить… Мы обязательно поговорим, малыш, – тихо произнес он, обращаясь к Зажиму. – Обо всем. О тебе. О твоих родителях. О том, как тебя воспитывали. О том, когда ты впервые взял чужую вещь без спроса. Ты расскажешь мне о своей первой девушке. Поделишься опытом, когда ты испытал свой первый оргазм. Я хочу услышать, когда и сколько раз тебя предавали. Какие сны тебе снятся. Что же касается денег… Что такое деньги? Сегодня ты богат, а завтра жрешь с помойки объедки. Деньги меня не интересуют.