Вечером накануне новолуния мы остановились пораньше, чтобы хватило времени поставить Красный шатер и приготовить еду на три дня, принадлежавшие женщинам. Поскольку нам предстояло задержаться в этом месте дольше, чем на одну ночь, отец приказал установить также и мужской шатер. Он выбрал место рядом с живописным ручьем, на берегах которого в изобилии рос дикий чеснок. Запах хлеба вскоре заполнил лагерь, появились большие кастрюли тушеного мяса; теперь мужчины обеспечены едой на те несколько дней, когда женщины не будут работать.

Еще до захода солнца Лия с сестрами, Инна и другие вошли в Красный шатер. Я осталась снаружи, чтобы накормить мужчин. Никогда еще мне не приходилось так много работать. Задача была совсем не простая: обслужить за ужином четырнадцать мужчин и мальчиков, а также двух маленьких детей, после чего отнести еду в шатер женщинам. Мне должна была помогать Зибату, но она постоянно отвлекалась на свою малышку.

Я гордилась тем, что кормила всю семью, совсем как взрослая. Но присоединившись наконец с наступлением темноты к женщинам в шатре, я была счастлива возможности отдохнуть. В ту ночь я крепко спала, и мне снилось, будто бы я носила корону и лила воду. Зелфа сказала, что это предвещает скорое взросление. Однако пробуждение оказалось не таким прекрасным, как сон: я вдруг услышала голос Лавана. Увы, это не был ночной кошмар. Мой дед прибыл собственной персоной и требовал восстановить справедливость.

- Отдайте мне вора, который забрал моих идолов! - ревел он. - Где мои терафимы?

Я выбежала из шатра как раз вовремя, чтобы увидеть, как Иаков, держа в руке посох из оливы, подходит к тестю. За спиной Лавана стояли его сыновья Беор и Ке-муэль, а также трое работников из Харрана; последние, правда, смотрели в землю, а не в лицо Иакову, которого очень уважали.

- Кого это ты называешь вором? - спросил Иаков. - Кого смеешь обвинять, старый дурак? Меня, который двадцать лет служил тебе верой и правдой? До вашего вторжения здесь не было воров.

Резкий тон зятя ошеломил Лавана.

- Я обеспечил тебе благополучную старость, - продолжал Иаков. - Я честно работал на тебя всё это время. Я не взял ничего такого, что бы мне не принадлежало. Я забрал с собой лишь то, что ты сам согласился отдать мне, хотя плата и была явно несправедливой. Твои дочери - мои жены, и они не хотят тебя видеть.

Твои внуки - мои сыновья, и они ничего тебе не должны. Пока я жил на твоей земле, то проявлял уважение, которого ты не заслуживал, но теперь я не связан с тобой никакими обязательствами.

К этому времени все мои братья собрались вокруг Иакова, и вместе они выглядели как вооруженный отряд, готовый к бою. Даже Иосиф крепко держал в руках посох. Воздух внезапно показался мне хрупким от ненависти.

Лаван отступил на шаг.

- Сын мой! Зачем ты мне все это рассказываешь? - Тон старика вдруг стал мягким и дружелюбным. - Я здесь лишь для того, чтобы попрощаться с семьей, со своими любимыми дочерями и внуками. Мы ведь родные люди. Ты мой племянник, и я люблю тебя как сына. Ты неправильно истолковал мои слова. Я хочу поцеловать своих родственников и благословить их на прощание. - Старик широко раскрыл ладони и склонил голову, как собака, демонстрирующая подчинение хозяину. - Разве бог Аврама не бог моих отцов? Он велик, кто спорит. Но, сын мой, - продолжил Лаван, заглядывая в лицо Иакова, - а как же другие мои боги? Что ты с ними сделал?

- О чем ты говоришь? - удивился отец.

Лаван сузил глаза и тихо, но уверенно заявил:

- Моих идолов украли, они исчезли из шатра в момент вашего отъезда. Я пришел, чтобы потребовать их назад, для себя и своих сыновей. Почему ты хочешь лишить нас защиты терафимов? Неужели ты боишься их гнева, хотя поклоняешься только своему богу, единому и безликому?

Иаков плюнул под ноги Лавана.

- Я ничего не брал. В моей семье нет ничего, что принадлежит тебе. В моих шатрах нет места ворам.

Но Лаван твердо стоял на своем:

- Мои терафимы дороги мне, племянник. Я не уйду без них.

Иаков пожал плечами.

- Твоих идолов здесь нет, - сказал он. - Можешь сам всё осмотреть. - С этими словами отец развернулся спиной к Лавану и ушел в лес, вскоре скрывшись из виду.

И Лаван начал поиски. Мои братья стояли, скрестив руки на груди, и наблюдали, как старик развязывает каждый узел, разворачивает каждый свернутый шатер, просеивает зерно сквозь пальцы, запуская руки в каждый мешок, сжимая его и ощупывая снаружи. Когда дед подошел к шатру Иакова, Симон и Левий попытались преградить ему путь, но Рувим жестом велел братьям отойти в сторону. Правда, они втроем вошли внутрь вслед за Лаваном и смотрели, как он роется в одеялах, поднимает ковер на полу и даже стучит по земле, проверяя, нет ли там ямы.

Солнце уже клонилось к закату, а Лаван все продолжал искать. Я бегала туда-сюда, от мест его поисков в Красный шатер, сообщая матерям все, что мне удалось увидеть. Их лица были невозмутимы, но я знала, что они волнуются. Я никогда не видела, чтобы женщины работали во время новолуния, но на этот раз все четыре сестры усердно занимались прядением.

Обыскав жилище Иакова, Лаван уставился на Красный шатер - все прочие места он уже проверил. Немыслимо было, чтобы нормальный мужчина по своей воле отправился в женский шатер, тем более в новолуние. Мужчины и мальчики больше всего боялись кровоточащих женщин, причем в особенности своих собственных дочерей.

Лаван проворчал что-то себе под нос, приближаясь к женскому шатру. У входа он остановился и оглянулся через плечо. Он посмотрел на своих сыновей и внуков, а затем решительно откинул лоскут, служивший дверью, и вошел внутрь. Воцарилась абсолютная тишина, нарушаемая только хриплым дыханием старика. Он нервно огляделся: все женщины замерли в неподвижности, не решаясь поднять на него глаза. Наконец Лаван, издав тяжкий вздох, двинулся к груде одеял. Рахиль поднялась со своего места на соломе. Она смотрела прямо на незваного гостя, и на лице ее не отражалось ни гнева, ни страха. Мало того, моя тетя с удивительным спокойствием сказала:

- Это я их взяла, отец. Да, все терафимы у меня. Все твои боги.