— Что значит «отвратительная»?

Может, Джелка и Уллис придерживались какой-нибудь странной диеты? Не помню, что они ели в Академии.

— Их соус по цвету был похож на кровь. Крупа белая, как личинки. А растения имели такой вид, будто их только что выдернули из земли!

— Ох! — Кетчуп, белый рис и салат. По-видимому, Весло ест что-то другое. — Может, я вернусь сюда попозже. Понадобится время, чтобы разобраться, что там напрограммировала Уллис.

Пока еще я не падала от голода; и если до этого дойдет, что ж, буду грызть свой аварийный паек, так, чтобы Весло не заметила.

— Тогда пошли, — она направилась к выходу. — Я познакомлю тебя со своими предками.

Она привела меня в одну из центральных башен, высотой в двадцать этажей. И на всех этажах было полным-полно тел. Все до одного стеклянные, они мирно лежали на полу: ряд — мужские, ряд — женские. Женщины очень напоминали Весло — просто отличные копии, я бы сказала, хотя, возможно, мои глаза не замечали различий. Черты прозрачных лиц разглядеть вообще было нелегко, а тем более — уловить какую-то незначительную разницу между ними. Это касалось не только женщин: мужчины были чисто выбриты и чертами лица очень напоминали женщин.

Если бы не плоская грудь и гениталии, я бы вряд ли отличила мужчин от женщин. Впрочем, какое это имело значение? Все эти люди дышали и были теплыми на ощупь, но пребывали в коматозном состоянии.

Весло стояла среди них, ожидая, чтобы я высказалась.

— Они… Что случилось? Они, наверное… Значит, Весло, это твои предки.

— Да, не все прямые, но они с самого начала жили в моем доме.

— И… как бы это выразиться… Что они здесь делают?

— Лежат на полу, Фестина. Ничего другого делать они не хотят.

— Но они могут встать, если захотят?

— Когда появились те, другие, разведчики, мои мать и сестра встали. Им было интересно встретиться с чужеземцами, пусть даже с такими безобразными. Через день матери стало скучно, и она вернулась сюда — она лежит вон там.

Весло сделала жест в направлении стеклянной стены. Там лежали, по крайней мере, пять женщин, ее двойников. Если одна из них и была ее матерью, выглядела она не старше Весла; ни у одной женщины не было заметно никаких последствий материнства. Стеклянные животы, наверно, не растягиваются; стеклянные груди не отвисают из-за того, что приходится кормить младенца.

— А как насчет сестры? — спросила я. — Она тоже заскучала?

— Уверена, сейчас ей очень скучно, — высокомерно ответила Весло. — Она скучает, грустит и очень поглупела.

— А?

— Она ушла с проклятыми разведчиками. Ее они взяли с собой, а меня нет.

Весло с силой ударила ногой лежащее рядом тело мужчины, так что оно заскользило по полу. Он открыл глаза, сердито посмотрел на нее, проворчал несколько слов на незнакомом языке и отполз на прежнее место. Моя спутница тут же ударила его снова.

— Не смей бранить меня, старик! — взорвалась она.

Он снова бросил на нее сердитый взгляд, но ничего не сказал. Однако и вернуться на прежнее место не пытался, остался где был, сложив руки на груди и закрыв глаза. «Интересно, — подумала я, — он отползет назад, когда мы уйдем отсюда?»

— У них у всех, видишь ли, мозги устали, — продолжала свои объяснения Весло. — Они старые, усталые — и примитивные, — последние слова она произнесла, нарочно повысив голос. — Им бы только лежать здесь, больше ничего делать не хотят.

— Они едят или пьют?

Она покачала головой.

— Они поглощают воду из воздуха… и свет поглощают тоже. Моя сестра говорила, что свет в этом здании питательный и его хватает для тех, кто просто лежит, ничего не делая. Не понимаю, как это свет может быть питательным, но сестра утверждала, что это так.

Как человек, не понаслышке знакомый с солнечной энергией, я вполне могла допустить, что свет может быть «пищей» для организма; однако лучше быть непрозрачным для света, если хочешь его поглощать… Тут я вспомнила, что для излучения в большом диапазоне невидимых волн эти тела непрозрачны. Быстрая проверка Тугодумом подтвердила мою догадку — вместе с обманчиво приглушенным светом внутрь здания вливалось достаточно ультрафиолета, чтобы испечь картошку. Я вздрогнула при мысли, что, может, тут есть и другая радиация… скажем, микроволны или рентгеновские лучи.

— Пойдем отсюда, — быстро сказала я. — Ты наверняка никогда не слышала слова «меланома»… в отличие от меня.

Наружный свет был не столь смертоносен — судя по показаниям Тугодума, в безопасных для человека пределах. Очевидно, башня с предками Весла каким-то образом удерживала всю эту «аппетитную» для них радиацию внутри. Да, только это и имело смысл. Если требуется огромное количество энергии, чтобы кормить питающихся ею людей, не стоит позволять этой энергии без толку просачиваться сквозь стены. Не знаю, из чего была сделана башня, но уж конечно не из обычного стекла; она пропускала только видимый свет, а все остальное удерживала, создавая нечто вроде теплицы, где в телах смертельно усталых людей шел процесс фотосинтеза.

— Они что, так и лежат все время? — продолжала допытываться я.

— Большинство не движутся столетиями. Так говорит моя мать со слов своей матери. За время моей жизни только мать и сестра вставали.

— Однако теперь твоя мать снова спит, а сестра ушла с Джелкой?

— Да. Вот уже три года я совсем одна.

Мне захотелось похлопать ее по плечу, обнять… в общем, как-нибудь успокоить. Но я не осмелилась — кто знает, что здесь можно, а что нельзя?

— Нелегко быть одной, — в конце концов сказала я. — Можно лишь удивляться, что ты не лежишь среди прочих.

— Я иногда именно так и поступаю, — ответила она. — А иногда захожу в башню, просто чтобы побыть с людьми. Изредка… изредка выбираю какого-нибудь мужчину и ложусь с ним, в надежде, что он даст мне свой сок. Но этого ни разу не случилось, и оттого становится еще грустнее.

Она говорила, запинаясь; я не знала, как реагировать. В конце концов я спросила:

— Ты бессмертна, да? Все вы бессмертны?

— К нам слово «смерть» вообще не относится, — прошептала она. — Мы не болеем и не стареем. Если бы ты не вытащила меня из озера, Фестина, я бы жила и жила… под водой. Слишком слабая, чтобы двигаться, но все равно живая. Наши тела живут вечно, но мозг с годами начинает хуже работать. Когда мозг устает и у людей пропадает желание что-либо делать, они просто ложатся и все. Это называется «отказ». Некоторые люди «отказываются» снаружи — в траве, на песке или в воде — но большинство в этой башне. Здесь лучше, удобнее; и свет позволяет поддерживать силы, чтобы можно было встать, если возникнет желание. Моя мать говорит, что в любой момент может подняться, был бы повод. Она просто не может придумать повод.