в мире, полном крупных и опасных хищников. Они были на пике развития, в богатом и разнообразном мире мегамлекопитающих, когда этот мир начал разрушаться вслед за волнами холодного и сухого климата, а животные начали исчезать. Эволюционировавший H. heidelbergensis, которого мы называем неандертальцем, шагнул в гибнущий мир упадка и разорения. По мере того как ситуация становилась все хуже, этот мир терял все больше видов животных, и на смену им никто не приходил.

Когда во время последнего межледниковья около 125 тысяч лет назад появились классические неандертальцы[242], они уже были обреченными на вымирание людьми. Как и гиппопотамы, носороги и слоны евразийского леса, неандертальцы были популяцией живых мертвецов, взявших время взаймы. Подобно этим и другим млекопитающим, неандертальцы получили небольшую отсрочку, когда климат стал теплее. В следующий раз климат расщедрился спустя 100 тысяч лет, а неандертальцев, прямобивневых слонов и узконосых носорогов уже не было. Остались только их останки, похороненные и ожидающие, когда их обнаружит другой человек, который задумается о природе своего собственного существования и возомнит, что причастен к уничтожению своего дальнего родственника, неандертальца.

Не все травоядные в умеренных редколесьях, саваннах и прериях исчезли. Некоторые, как мы видели, смогли дожить до стадии охлаждения последнего ледникового цикла, но в конце концов, как и неандертальцы, сдались. Другие смогли продержаться немного дольше, а некоторые универсальные виды, способные преодолевать сложные моменты, сегодня все еще живут на планете. Среди этих видов — благородный олень, кабан и горный козел. Эти млекопитающие среднего размера, державшиеся за жизнь и после краха глобального потепления, стали постоянной добычей неандертальцев на большей части их географического ареала[243].

Так что после долгой и успешной истории выживания популяция H. erectus, проникшая в Евразию более миллиона лет назад, оказалась в нужном месте в нужный момент. Изменение климата создало благоприятные условия для сообществ крупных пасущихся млекопитающих в этой умеренной среде. Вероятно, какое-то время это было лучшее место для жизни, лучше, чем даже тропические саванны на юге, где вода, как мы видели в главе 3, существенно влияла на жизнь людей. В результате появилась евразийская версия H. heidelbergensis. Однако этим условиям не суждено было длиться бесконечно, и ответом на ухудшение климата, изоляцию и оскудение ресурсов стал неандерталец. Поначалу неандертальцы неплохо справлялись, но условия изменились, и они оказались в неправильном месте в неподходящее время. Никто не мог предсказать изменения в этом нестабильном мире, где вымирание брало верх над эволюцией[244]. Неандерталец стал жертвой обстоятельств.

Каждый раз, когда наступали холода и засуха (а после последнего межледниковья это становилось нормой), безлесная окружающая среда вторгалась в лесистые места обитания, которые были основой хозяйствования heidelbergensis-neanderthalensis. Это хозяйствование основывалось на охоте и поедании падали крупных травоядных млекопитающих, по крайней мере на большей части географического ареала. В главе 7 мы узнаем, что средиземноморские неандертальцы отличались от своих северных двоюродных братьев тем, что существовали за счет гораздо более разнообразных ресурсов. Как мы видели, H. heidelbergensis использовал для охоты на млекопитающих копья, и неандертальцы последовали этой традиции. По-видимому, засадная охота с использованием колющих копий была техникой, которую они регулярно применяли[245].

Для успешной засадной охоты существовало два условия. Первым было укрытие, которое позволяло неандертальцам приблизиться к добыче. В открытых редколесьях и саванных местообитаниях, где они жили, таких укрытий было достаточно. Вторым условием была сила, и благодаря крепким и мускулистым телам, унаследованным от H. heidelbergensis, недостатка в ней они, вероятно, тоже не чувствовали. Homo neanderthalensis был результатом развития засадной охоты в умеренных лесах Евразии, длившегося несколько сотен тысяч лет. Возникновение метательной техники у предков часто провозглашается техническим достижением[246], но в действительности такая технология была бессильна против могучих животных среднего плейстоцена в Евразии. Чтобы убить их, требовались сила, хитрость, совместные действия и близкая дистанция. Тот факт, что эти люди не уходили от контакта с животными, подтверждается травмами, которые они регулярно получали, сравнимыми с травмами современных спортсменов — участников родео[247]. Неандертальцы, должно быть, часто смотрели своим жертвам прямо в глаза.

Развитие телосложения, которое позволяло охотиться на крупных млекопитающих, имело свою цену. Расплатой стала неспособность выживать там, где не было укрытий, и там, где для поиска стада было необходимо преодолевать большие расстояния. В этих ситуациях масса тела была препятствием. Когда холод подтолкнул тундру на юг, а засуха вытеснила степь на запад, возникла новая среда — тундростепь. На сцене появился новый набор животных. Среди них были шерстистый мамонт, шерстистый носорог, овцебык, северный олень и сайгак, которые процветали в разраставшейся безлесной среде, простиравшейся по всей Евразии вплоть до Франции и Северной Иберии[248].

Неандерталец не счел бы этих животных устрашающими, особенно мелких. В конце концов, на уровне пищевых ресурсов вряд ли существовала большая разница между ланью, благородным или северным оленем. Принципиальным отличием был доступ к ним. К лани и благородному оленю можно было подкрадываться и устраивать на них засаду, но в тундростепи неандертальцы на расстоянии были бы заметны. Подкрадываться к стаду оленей — совсем другое дело. Неудивительно, что неандертальцы или их предшественники никогда не осмеливались вторгаться в тундру или степь во время теплых межледниковий. Граница их территории заканчивалась там, где деревья были настолько редкими, что засадная охота становилась нецелесообразной или попросту невозможной. Проблема, стоявшая перед неандертальцами, заключалась в том, что по мере того, как климат становился все холоднее и суше, граница оказывалась в опасной близости к основной территории. Переход от лесистой местности к безлесной был настолько быстрым, что неандертальцам не оставалось ничего иного, кроме как отступать[249].

Эта схема продвижения и отступления неоднократно изолировала и воссоединяла популяции неандертальцев[250]. У нас нет сведений о размерах неандертальской популяции на каком-либо из этапов, однако их присутствие в местах северных стоянок приходилось на более теплые периоды. Последующие воздействия холодом постепенно истощали их численность, а репопуляция во время теплых интервалов, вероятно, не позволила полностью восстановить ее. Каждая из этих холодных атак воздействовала на меньшую по численности, чем предыдущая, и более фрагментированную популяцию, до тех пор, пока однажды их не осталось так мало, что восстановление популяции было уже невозможно. Так наступало вымирание.

Как и в случаях с прямобивневым лесным слоном и узконосым носорогом, фрагментированные популяции сохранялись на Пиренейском полуострове, на Балканах, в Крыму и на Кавказе — в районах с относительно мягким климатом и сложным ландшафтом, где все еще оставались редколесья[251]. Одним из таких мест был северный