Но оно было закрыто. На дверях болтался амбарный замок. На заметенном снегом крыльце горбились сугробы.

– Это че за?!. – Рыбаков присвистнул, озираясь:

– Спросить, что ль, кого?

Но в переулке не было ни души.

– Облом, – сказала Светка и повернулась, чтобы идти назад, но тут их окликнули:

– Эй, мужик, закурить есть?

Из-за угла вытянулись тени. Четверо. Рыбаков напрягся, отпустил Светкину руку. И вдруг кинулся бежать – сломя голову назад по переулку.

«Вот тебе и тыквандо». Поджилки у Светки затряслись, ноги ослабели.

Гопота, посвистев вслед убегающему, окружила девушку.

– Ну, че, цыпа, с наступающим! С нами погуляешь? – спросил один, похожий на гриб-сморчок в высокой меховой шапке.

Светка смерила его глазами:

– А тебе не рано, малявка?

Голос у нее дрожал, но по улице дул ветер, и зубы от холода постукивали у всех.

– Не-а, – сказал сморчок и, ухватив Светкину руку, жестко дернул ее к себе.

– Не хватай! – крикнула Светка. И попыталась стряхнуть руку. Не тут-то было. Рука словно угодила в тиски.

– Наглая ты, цыпа. Не уважаешь… А так? – сказал мелкий. Дохнув на Светку табаком и какой-то химией, он резким движением нырнул ей под куртку, цапнул между ног. Руки у сморчка были ледяные.

– Ах, ты гнида, – удивилась Светка. – Помогии-и-те!

Голос сорвался, провис на середине крика. Сморчок притиснул Светку к стене. Шакалья стая топталась вокруг, тяжело дыша…

– А че ты? Че? Может, тебе понравится, а? Че, как неродная? – пыхтя Светке в лицо, и топчась на ее ногах, шипел мелкий. Дыхание у него было вонючее, как у собаки.

– Да отцепись ты, тварь! – не выдержав, заорала Светка. Рванулась изо всех сил, в остервенении отшвырнув сразу двоих нападавших, и побежала, оскальзываясь. Шакалы, улюлюкая, кинулись за ней… Но вдруг что-то хрупнуло за спиной. Мертвые стекла пустых домов лопнули, зазвенело стекло. Крики ужаса и боли плеснули по улице. Многократное эхо, отражаясь и множась, протащило их по улице. И настала тишина. Светке показалось, что она внезапно оглохла.

Она осторожно оглянулась. И застыла, пораженная, ошарашенная, на месте.

Улицу перегородила снежная стена. Застывшие в последнем крике окровавленные лица «шакалов» торчали из нее тут и там, как изюм из булки.

Растерявшись, Светка злорадно хихикнула – по инерции… Подняла голову вверх… И тут – ХРУП-ХРУП – ее ударило в лоб, навалилось и раздавило. Ржавый гвоздь проехался по кишкам, вскрыл их снизу доверху и воткнулся в сердце.

Светка даже вскрикнуть не успела. Через мгновение ее ноги в тонких колготках и сапогах на каблуке поволокло дальше по улице, заметая снег на мостовой багровыми лохмотьями.

Спустя пару часов о происшествии на этой улице напоминала лишь пара красных шариков: это были выдавленные глаза Рыбакова, который тоже не успел убежать далеко. Глаза застыли на ледяном ветру, вьюга притащила их обратно, к ступенькам молодежного кафе «Лимпопо». Здесь они катались и мраморно щелкали друг о друга.

* * *

– Откуда, откуда у них все это берется, а? Агрессия! Хамство. Неуважение к старшим, в конце концов. Вот из таких маньяки-то и вырастают! – кипятилась, сидя на первом сиденье возле двери, старушка с коричневым лицом, напоминающим сушеный финик.

– Да, наглости нынешним не занимать, это точно, – поддакнул бабке мужик в красном пуховике. – И вообще. Дороги-то, гляньте, как занесло – по всему городу транспорт стоит! Если б нам тут всех и каждого ждать – тоже застрянем ведь. И что тогда? Охота вам, девушка, пешком по сугробам переться? Ну, отвечайте – да или нет?

– Нет! – зло выкрикнула девица. – Но вы тоже все хороши. Это ведь ребенок!

– Ребенок! Понарожают всякие шалавы, а потом – здрасте, все им должны, личинусам этим. С какой стати? – фыркнула яркая блондинка в крохотной розовой курточке и высоченных лакированных сапогах.

– Житья нет от этой пацанвы. Это ж ханурики без стыда, без совести. Ворують, без очереди лезуть, а как ехать – так ничего у них нет, – скрипела бабка с лицом-фиником.

– Все равно! – злилась девица. – Все равно…

Но что именно все равно – не сказала. Замолчала, уткнув нос в искусственный мех потертой парки.

Люди в салоне троллейбуса номер 17 зафыркали – кто насмешливо, кто презрительно. Но по большей части – равнодушно.

– Водитель! Эй, водитель! – раздались впереди требовательные голоса. – Почему стоим?

– Светофор там.

– С каких это пор? Ерунду вы говорите.

– Не знаю ничего. Впереди стоят – и я стою. Хотите – идите сами смотреть, что там. А я здесь подожду, в тепле…

В это мгновение в троллейбусе погас свет.

По салону прокатился разочарованный вздох.

– Ну что, граждане, с наступающим вас. Как говорится – здравствуй, жопа, Новый год!.. Выходите все. По одному, с вещами…

– Что за шуточки?!

– Тюремный юмор…

– Никаких шуток, – криво ухмыляясь, сказал водитель. – Обрыв на линии. Все этот снег проклятый, чтоб ему пусто было. Выходите! До прихода аварийки я с места не сдвинусь.

Ворча и ругаясь, пассажиры потянулись к выходу, к открытым дверям. Вылезать из тепла наружу, в темноту и метель, никому не хотелось. Мыслями все они были уже дома: сидели за столами, в кругу родных и близких, набивая животы деликатесами и выпивкой… И даже свист метели и ледяные узоры на окнах лишь прибавляли уюта… И вдруг —?!.. Как тут было не ворчать и не злиться?

– Стойте-ка! – воскликнула строптивая девица в парке. Та, что напоминала всем о ребенке, о каких-то правах… – Я никуда не пойду!

– Чего еще? – проворчал мужик в красном.

Блондинка в сапогах закатила глаза.

– Опя-ааать?!

– Вы что, не слышите ничего? – сказала девица.

Все прислушались.

– Ветер.

– Снег.

– Метель завывает! Чего тебе еще тут? – буркнула старушка-финик.

– Нет, – вытаращив круглые глаза, сказала девица. – Не метель. ХРУСТИТ.

– Чего?! – не понял мужик.

– Хрустит, – побледнев, сказала девчонка. И внезапно метнулась в конец троллейбуса, разрезая локтями толпу. – Хрустит, хрустит! – всхлипывая, повторяла она. И зажимала уши ладонями.

Но хрустящий звук, треск – словно миллионы раздавленных тараканов, сверчков, кузнечиков трещали в ухо, двигая лапками, пока что-то раздирало их хитиновые панцири – никуда не девался. Хруст нарастал, наливался, превращаясь в сплошное громогласное зудение.

– Говорят, там где-то маньяк в городе, – прошептала блондинка в розовом.