Даниэль медлил, и это не укрылось от Уильяма. Мужчина то и дело бегал взглядом по стенам, сжимал ладони в кулаки и тут же разжимал, нервно взъерошивал волосы и глупо улыбался. Даниэлю было неуютно, это читалось в каждом жесте, в каждом нервном одёргивании пиджака и смахивании невидимых пылинок с плеч. Даниэль молчал и поджимал губы, испытывая терпение Уилла.

– Грейс теперь встречается с Майком Джонсоном, – облизнув губы, наигранно безразлично бросил Даниэль, а затем добавил с неловким смешком, потерев заднюю сторону шеи ладонью: – Шустрая девка, однако.

Уилл хмыкнул, скептично выгнув бровь.

– А Майк никогда не упускал случая, чтобы залезть к кому-нибудь под юбку. Я даже не удивлён. Впрочем ожидать, что она дождётся моего возвращения было бы еще большей глупостью.

– Представляю, как она отшивала бы каждого мужчину и ездила бы к тебе на выходных. Даже настроение сразу поднимается.

Даниэль снова замолчал. Он заёрзал на стуле, и почему-то от этого внутри Уилла все сжалось. Сердце бешено забилось о ребра, а дышать стало неожиданно трудно, словно кто-то схватил его за лёгкие и сжал их сильной рукой. Во рту горьким кислым отзвуком отозвался скудный обед, а слабая тошнота, преследовавшая Уильяма с самой первой секунды встречи с другом, становилась все сильнее. Даниэль молчал, и Уилл чувствовал, как каждая мысль в его голове наливается густым свинцом, медленно расползается, как лава, и не позволяет Уильяму двигаться. Уильям хотел бы закричать, приказать Даниэлю уйти и больше не появляться, но он смог только сдавленно выдохнуть и посмотреть на друга.

– Я недавно видел Маргарет, – очень тихо начал Даниэль. – Она хотела приехать к тебе, но семья и родители…

– Что такое?

Уильям знал, что не хочет услышать ответ. Уильям знал, что ему лучше прямо сейчас встать и уйти в свой маленький мирок. И все же вместо этого он подался вперёд, с надеждой заглядывая в пустые глаза Даниэля, как будто это могло изменить то, почему его друг приехал к нему.

– Твой отец скончался две недели назад, – сорвавшимся на шёпот голосом ответил Даниэль. – Мне очень жаль, Уилл.

Струна, что непрерывно натягивалась все это время внутри Уильяма, оборвалась…

…Но вместо пронзительного крика, вместо обжигающих слез он почувствовал лишь пустоту и растерянность. Он должен был сокрушаться от разрушающей боли, должен был корить себя за случившееся, как было положено в обществе, но вместо этого мог лишь смотреть на то, как его ладони сжимаются и разжимаются, словно они не принадлежали ему, как под кожей пульсируют вздувшиеся вены, как мелкая дрожь пробивает кончики пальцев, – и не мог ничего с этим сделать, словно он был лишь молчаливым наблюдателем в этом театре абсурда и безысходности под названием «Жизнь». Уильям не чувствовал ничего, кроме тлеющего глубоко внутри чувства вины за свои отсутствующие эмоции, и раздражения на себя, за глупую растерянность и попытки укорять себя в неправильности.

Правильно было вгрызаться пальцами в своё сердце, сглатывать бегущие по лицу слезы и давиться оправданиями.

Но Уильям не был правильным.

– Я же просил… – сквозь плотно сжатые зубы негромко процедил Уилл.

– Мы не говорили ему, Уилл. Но он юрист. Сам знаешь. Мир очень тесен, и мимо него не могло пройти твоё дело. Да и к тому же… слухи среди юристов распространяются быстрее, чем среди медсестёр.

Сдавленный выдох вырвался из груди Уилла, и мужчина потёр глаза.

– Ну, – сглотнул Уильям, – мы не разговаривали с ним пять лет. С того момента, как он лишил меня наследства и на весь дом заявил, что я ему больше не сын. Наверно, это должно немного облегчить мою боль. Наверно.

Уильям поджал губы и опустил взгляд на сомкнутые перед лицом руки.

– Кто еще? – нотки раздражения в голосе Уилла не могли бы укрыться от Даниэля, как бы Белл их ни скрывал. – Мама?..

– Она не знает, – тут же замотал головой Даниэль. – Мы с Маргарет сказали ей, что тебе предложили хорошую должность в Англии.

– Ага. С трёхразовым питанием и здоровым сном. – Уильям надрывно усмехнулся.

– Зато твоя печень наконец сможет выдохнуть, – вскинув вверх указательный палец, заметил Даниэль. – В любом случае, твоя мать ничего не знает. Маргарет обещала держать ее в неведении как можно дольше. Отвлекает ее на внуков и братьев.

– Ты же понимаешь, что рано или поздно она захочет мне написать или позвонить? – бровь Уилла изогнулась, и он уставился на друга полным неприкрытого скептицизма взглядом.

– Марджи тоже возьмёт это на себя, – неловко крякнул Куэрво. – Будешь писать письма, а она запечатывать и отдавать твоей матери. Все будет хорошо.

– Сомневаюсь, что она поверит в то, что в Англии нет столов и приходится писать на коленке. Надо было сразу все ей рассказать, – пробормотал себе под нос Уилл. – Сейчас бы совесть не мучила.

Даниэль фыркнул с мученическим видом возведя глаза к потолку.

– Ну-ну. Представляю, насколько тебе стало бы легче, узнай твоя мама, что ее любимый старший сын, гордость семьи, просыпается со звонком, носит джинсу и ходит в колонне из-за подпольного аборта и смерти девушки.

– Если бы подпольного, Дэн, – полным опустошения голосом пробормотал Уилл и уронил голову на сцепленные перед собой в замок руки.

Уильям уже давно приказал себе не проявлять жалости – худшего, что может случиться с человеком. Он был виноват в случившемся – в этом не было ни малейшего сомнения. И он должен был нести ответственность за свои действия. Здесь не было места жалости, – по мнению Уильяма, – и не было места пустым страданиям о прошлом. Но все же иногда что-то внутри ломалось, врезавшиеся в подкорку образы вспыхивали с новой силой, и Уильям долгие часы пялился в стену напротив, прокручивая в своей голове случившееся.

– Время!

Низкий голос офицера выдернул обоих мужчин из напряженных мыслей, и Даниэль встрепенулся, будто бы вспомнив что-то важное, и неловко кашлянул в кулак, привлекая к себе внимание Уильяма.

– Анхель просил передать, что он… – Даниэль замялся, отведя взгляд, – он не держит на тебя зла или обиды за случившееся. Он все понимает. Это было неудачное стечение обстоятельств. Он просто хочет, чтобы ты знал, что между вами все, как и прежде.

Внутри что-то треснуло, затрещало разорванными электрическими проводами, вскрылось трещинами в рёбрах, бессонными от боли ночами и металлическим привкусом на губах. Охватившая Уильяма пустота отступила, уступая место маленьким искрам, прыгнувшим прямо в разгорающийся костёр раздражения. Слова, крутившиеся на языке у Уилла, исчезли, оставив после себя лишь искреннее недоумение наивности, нет, наглости Анхеля.

– Твоему брату легко говорить. Он явно просыпается ближе к полудню на мягкой перине.

– Уилл…

– Еще что-то? Или я могу идти?

Тон Уильяма резкий, а на дне синих глаз тяжёлые толстые льдины разбиваются об отвесные скалы немного зачерствевшей души мужчины. Он с силой сжал челюсти, заскрежетав зубами, и, не моргая, посмотрел на Даниэля. Тот молчал, уголки его губ дёргались в неловкой улыбке, а сдвинутые в извиняющемся жесте брови намекали на то, что Куэрво сказал лишнего.