Пенглинский гарнизон, всполошенный неожиданным возвращением охотников, выстроился перед казармами с полной выкладкой, – включая фляги для воды и запасные носки, – и полковник Пикеринг лично проинспектировал готовность вверенных ему подразделений, дважды проехав вдоль строя на «джипе». В результате смотра было решено, что немощные и больные останутся оборонять гарнизон. Остальным – не знающим страха и сомнений воинам, чья боеспособность, однако, оставалась под большим вопросом – предстояло отправиться в Сингапур, чтобы оказать регулярным частям помощь в подавлении беспорядков. Бумажная работа вполне могла подождать пару-тройку дней.

Сразу после построения солдаты, признанные здоровыми, набились в грузовики с высокими металлическими бортами. Грузовики уже готовы были тронуться, когда произошла небольшая заминка. Старшина Раскин предложил установить на кабине каждой машины пулемет Брена с расчетом на случай засады, которая могла встретиться в любом месте, где джунгли вплотную подступали к шоссе. Идея была хорошей, но, к сожалению, из нее ничего не вышло, так как во время пробной поездки оба пулеметчика слетели со скользкой крыши кабины на первом же повороте.

Тогда пулеметчиков пересадили на прикрывавшие кузова машин брезентовые тенты, и колонна, наконец, двинулась по дороге к городу, над которым вставало дымное зарево. Когда до Сингапура оставалось мили три, Синклер, входивший в один из пулеметных расчетов, решил немного привстать, чтобы иметь лучший обзор. Гнилой брезент тут же прорвался, левая нога Синклера провалилась в дыру, и весь остаток пути встревоженные солдаты вынуждены были созерцать тяжелый ботинок товарища, болтавшийся перед самыми их лицами. Но им было не до смеха.

У кордона на окраине города военная полиция заставила их свернуть с шоссе. Уже стемнело, и грузовики остановились в парке «Золотой Мир», в центре которого находился стадион. По вечерам здесь обычно проходили состязания борцов, боксеров или – что было гораздо зрелищнее – матчи по баскетболу с участием китайских школьниц. Среди каруселей и аттракционов парка можно было встретить самых дешевых женщин Сингапура, но все это – увы! – относилось к нормальной, мирной жизни. Сейчас в парке было тихо и темно, и солдаты, в полном молчании выгрузившись из грузовиков, один за другим прошли в зияющую дверь крытого, похожего на огромного горбатого кита, стадиона.

Они разместились между опорами трибун, составили в пирамиды оружие, скинули с плеч -доки, сели на бетон и стали ждать. Бригг даже прилег, опираясь спиной о вещмешок, чувствуя под шеей его грубую ткань и вдыхая запах припорошившей его мелкой белой пыли. Напряженный слух Бригга ловил хоть какие-нибудь звуки, свидетельствующие об идущих в городе упорных боях, но снаружи доносился только рев проносившихся по шоссе грузовиков.

Лежа на полу и касаясь пальцами отполированного приклада винтовки, Бригг вдруг почувствовал себя уверенным и сильным. В конце концов, сражаться с бунтовщиками на городских улицах было, несомненно, значительно легче, чем воевать с партизанами в непролазных джунглях или отражать атаки другой армии. Остальные, как ему казалось, думали так же. Опасность все еще представлялась им достаточно далекой, лишенной реальности, и хотя Лонтри уже мог похвастаться самым настоящим ранением, это не пугало их, а наоборот заставляло чувствовать какой-то внутренний жар, словно все они, наконец-то, побывали в настоящем деле.

Когда их подняли по тревоге. Бригг как раз корпел над письмом к Джоан. Он всегда старался ответить на полученные от нее весточки в тот же день. Но теперь кроме Джоан у него были еще Филиппа и Люси. Три девушки как будто ждали его в трех разных комнатах, и по большому счету все они действительно принадлежали ему – по-разному, быть может, но все-таки, все трое были его девушками. Думая об этом, Бригг ощущал себя бывалым, понюхавшим пороха солдатом, который спокойно идет в пекло и делает свое дело. Он уже решил, что допишет письмо здесь, под трибунами, во время короткой передышки перед боем, и тогда каждая строчка в его послании будет дышать настоящей, а не выдуманной героикой.

Таскер коротал время, пересказывая приключение с засадой, в которую они попали во время собачьей облавы. Большинство уже слышали это захватывающее повествование и знали его почти наизусть, но все равно собрались в кружок вокруг рассказчика; здесь, в полутьме под трибунами, где в скудном свете лица и фигуры были едва различимы, эта история звучала по-новому и вполне заслуживала того, чтобы быть рассказанной и выслушанной еще раз. И в этом не было ничего удивительного, ведь повести и легенды о великих сражениях уместнее звучат на передовой, а воины во все времена готовы были слушать о походах и победах.

Впрочем, финал этой истории был, скорее, комичным. Сразу после возвращения с охоты, товарищи отнесли Лонтри на носилках в гарнизонный медпункт, но офицер медслужбы снова запил по случаю тропической жары, и им стоило огромного труда убедить его, что рядовой такой-то действительно ранен самой настоящей пулей, а не порезался во время бритья.

Отряд пенглинцев просидел под трибунами «Золотого Мира» почти два часа, прежде чем начали происходить хоть какие-то события. Вытянувшись на бетоне и подложив под головы вещмешки, они пребывали в спокойной готовности, когда громкая и частая барабанная дробь ударила по оштукатуренным стенам и по крыше. В тревоге они повскакали с мест, но это оказался всего-навсего дождь.

Еще через час в проеме входной двери показалось несколько темных фигур с длинным ящиком на плечах. Бригг и еще несколько человек, первыми заметившие пришельцев, вскочили, замирая от сладкого ужаса, так как им показалось, что они видят гроб, однако это оказались всего-навсего связисты-сигнальщики с каким-то оборудованием. Расположившись в дальнем углу под ареной и вскипятив чай, они наладили свою станцию и принялись передавать сообщения и приказы, отчего прифронтовая атмосфера в просторном полутемном помещении сгустилась до предела.

Все время, пока солдаты из Пенглина оставались в Сингапуре, сержант Дрисколл не переставал твердить о ржавых гвоздях. Эти два слова он бормотал себе под нос, часто вставлял в разговоре, а иногда выкрикивал во весь голос. Он смеялся над этим словосочетанием, довольно фыркал и улыбался, не упуская ни одного случая употребить полюбившееся ему выражение. «Синклер, Брук и прочие ржавые гвозди…», – ворчал он, глядя, как упомянутые личности, шаркая башмаками, бредут по замусоренному бетонному полу. Иногда он с брезгливой миной замечал, что завтрак по вкусу напоминает ржавые гвозди, или жаловался, что в его почте полным-полно ржавых гвоздей. Дрисколл явно считал, что это самая лучшая в мире шутка, но его подчиненные начинали подозревать, что сержант просто симулирует помешательство в надежде добиться досрочного возвращения на родину.

На третьи сутки после объявления военного положения десять пенглинцев, двигавшиеся колонной по два по пустынной улочке в районе китайских прачечных, случайно свернули за угол и, выйдя на Серангунское шоссе, столкнулись лицом к лицу с толпой самых настоящих мятежников.

Бригг сразу почувствовал себя так скверно, словно у него в животе разверзлись неведомые хляби и пошел дождь. Их патруль состоял всего из двух секций, одну из которых возглавлял сержант Любезноу, а другую – капрал Брук, тот самый Брук, который страдал психологическими «затыками» и напоминал издалека зубочистку в очках.