— Это было ужасно. Просто кошмар! Бенгт Андерссон был подавлен, молчалив, на встрече со мной он бормотал только: «Чистота? Какое это имеет значение? Какое это имеет значение?» Если честно, я никогда не связывала это с изнасилованием. Но если связь все-таки есть? Насильник? Бенгт Андерссон? Он был не такой. Женщины чувствуют это.

Малин выходит из машины и невольно морщится, когда мороз всеми своими градусами впивается ей в кожу.

— В любом случае, я никогда не была ему так близка, как Мария Мюрвалль. По-видимому, она занималась им больше, чем того требовали служебные обязанности. Можно сказать, она сделала из него человека. Она была для него как сестра родная, насколько я понимаю.

Они входят в здание полицейского участка.

Шёман стоит у стола Малин, размахивая кипой факсов. Коллега из Муталы, очевидно, не стал откладывать дело в долгий ящик.

По голосу Свена Шёмана чувствуется, что он сильно взволнован. Малин и Зак стоят рядом. Малин хочется сказать Свену, чтобы он успокоился, подумал о сердце.

— Бенгт Андерссон значится среди тех, кого полиция Муталы допрашивала по делу об изнасиловании Марии Мюрвалль. У него не было алиби на ту ночь. Но ничто из найденного на месте преступления не указывало на него. Да и ничто другое тоже. Он был всего лишь одним из двадцати пяти клиентов Марии Мюрвалль, которых допрашивали.

— Действительно кошмарное чтение. — Шёман протягивает бумаги Заку.

— Реальность всегда превосходит любой вымысел, — отвечает тот.

— Она, насколько я понимаю, сестра братьев Мюрвалль, — продолжает Шёман. — Банда придурков с равнины, с которыми было немало проблем. Хотя это старая история.

— Мюрвалли! Знаю, как же! — вспоминает Зак.

— Это, наверное, было до меня, — говорит Малин.

— Крутые парни, — продолжает Зак. — Настоящие негодяи.

— Вроде в лесу нашли одежду и на ней следы ДНК, но недостаточно для идентификации.

— А на ее теле?

— Той ночью шел дождь, — отвечает Шёман. — Все было смыто. По-видимому, использовали ветку. Она была вся исколота, изранена внутри… как здесь написано. Неизвестно, была ли она изнасилована и каким-нибудь другим способом. Это так и не установили.

Малин чувствует боль.

Она поднимает ладонь, останавливая Шёмана.

Это значит: достаточно.

Мария Мюрвалль.

Одинокий ангел.

Вот каким было твое любовное свидание…

Малин слушает свой внутренний голос. Хочет исхлестать саму себя до посинения. Не будь циничной, Форс, не будь циничной, никогда не будь ци… или я уже такая? Циничная?

— Мария так и не пришла в себя по-настоящему, — продолжает Шёман. — Согласно последним записям, еще до того, как дело сдали в архив, она впала в какое-то психотическое состояние и сейчас, видимо, находится в закрытом отделении больницы Вадстены. Здесь записан адрес.

— Уже проверяли? — спрашивает Малин.

— Пока нет, но это легко сделать, — отвечает Зак.

— Сошлитесь на срочное полицейское расследование, если какой-нибудь врач упрется.

— И мы получили сообщение от Карин, — добавляет Зак. — Ближе к вечеру у нее может что-то выясниться относительно отверстий в стекле.

— Отлично. Она, конечно, позвонит, как будет готова. Ну а как со скандинавскими древностями? — спрашивает Малин, выдержав паузу.

— Бёрье и Юхан все еще работают. Они допрашивали Рикарда Скуглёфа и его подругу Валькирию Карлссон, пока вы были в Йончёпинге. Продолжают сбор информации.

— Допрос что-нибудь дал?

— Никогда нет уверенности в том, — говорит Шёман, — что ты слушаешь достаточно внимательно. Потому что люди иногда говорят больше, чем знают. Сейчас мы устроим им более тщательную проверку.

На другом конце провода отвечает женщина-врач.

— Да, Мария Мюрвалль находится здесь, у нас. Да, вы можете встретиться с ней, но никаких мужчин. И чем меньше людей, тем лучше. Конечно, если вы придете одна, это будет лучше всего.

Потом долгая пауза.

— Только не стоит ждать, что Мария вам что-нибудь скажет.

Звонок от Карин Юханнисон раздался в тот момент, когда Малин села в машину и уже успела повернуть ключ зажигания.

— Малин? Это Карин. Кажется, теперь я знаю, что это за отверстия в стекле.

Малин откидывается на промерзшую спинку сиденья. Всего за несколько секунд она успевает почувствовать, как холодный воздух распространяется по салону, и ее охватывает непреодолимое желание снова оказаться в тепле.

— Извини, мне надо только завести автомобиль. Ну и что ты выяснила?

— Я могу со всей уверенностью сказать, что это не камень и не галька, для этого края отверстий слишком ровные. Кроме того, образовавшиеся трещины слишком велики для таких маленьких отверстий; такого, мне кажется, не могло бы быть, если бы кто-то кидал камни через окно.

— И что же это, по-твоему?

— Это пулевые отверстия.

Дырочки в стекле.

Еще одна дверь.

— Ты уверена?

— Как никогда. Настоящее мелкокалиберное оружие. На стекле не осталось ни пороха, ни сажи, но они остаются далеко не всегда. Это могло быть и пневматическое ружье.

Малин молчит, в голове крутятся мысли.

Мелкокалиберное оружие.

Кто-то пытался застрелить Бенгта Андерссона?

Пневматическое ружье.

Детская шалость.

Но техники не обнаружили в квартире ничего необычного. На его теле нет пулевых отверстий.

— Ну а если это были резиновые пули, могли бы они стать причиной каких-либо травм на теле Бенгта Андерссона?

— Нет, они вызывают очень специфические кровотечения, я бы заметила.

Слышен гул мотора.

Малин, одна в машине, едет к утратившей дар речи, изнасилованной женщине.

— Малин, что ты молчишь? — доносится из трубки голос Карин. — Ты не сошла с дороги?

— Только в мыслях, — отвечает Малин. — Ты не могла бы вернуться в квартиру Бенгта Андерссона и поискать там еще? Возьми с собой Зака.

— Я знаю, что нужно искать, — со вздохом отвечает Карин. — Положись на меня.

— Ты сообщила Свену Шёману?

— Он уже получил письмо по электронной почте.

«Что же это такое, чего мы никак не можем увидеть?» — спрашивает себя Малин, нажимая на педаль газа.

«Эта женщина из полиции, — думает главврач Шарлотта Ниима, — вероятно, лет на десять моложе меня. И как она смотрит — у нее пронизывающий, внимательный и в то же время усталый взгляд, как будто она хочет надолго уйти в отпуск, чтобы отдохнуть от всего, что связано с этим морозом. То же самое и внешне: тело ее подтянутое, но движения тяжеловаты, в них есть какая-то неуверенность, что ли. И эта деловитость, за которой она прячется.