— Если это все, то мы можем отправиться прямо сейчас, — говорит мне Анна. — Проблем не будет, да там и нет пока никого. Войдем через главный вход, внесем, а потом вынесем.

Бродить по кампусу душевнобольные пациенты не должны, решаю я, и большого риска, что кто-то из них увидит, как туда-сюда носят труп, нет.

— А что, если его застрелили из водяной пушки? — Марино как завороженный смотрит на тело, поворачивающееся на экране, белые ребра которого выгибаются и поблескивают в трехмерном пространстве. — Серьезно. Я часто слышал, что это идеальное преступление. Заполняешь оболочку водой, выстреливаешь, и она, как пуля, проходит через тело, но следа не оставляет.

— Мне такие случаи не встречались.

— Но это же возможно, — стоит на своем Марино.

— Теоретически. Но входная рана такой не будет. Давайте поторопимся. Я хочу, чтобы его унесли отсюда до начала рабочего дня. — На часах почти полночь.

Анна щелкает по иконке «инструменты» и сообщает, что ширина раневого канала до встречи с диафрагмой составляет от 0,77 до 1,59 миллиметра при глубине 4,2 миллиметра.

— И это говорит нам…

— А в дюймах сколько? — ноет Марино.

— Обоюдоострый предмет или лезвие шириной не более полдюйма, — объясняю я. — И когда оно проникло на глубину примерно два дюйма, случилось нечто, приведшее к разрушительным внутренним повреждениям.

— Хотелось бы мне знать, какая часть наблюдаемой нами анормальности имеет ятрогенный характер, — изрекает Олли. — Как-никак санитары работали с ним минут двадцать. Возможно, это первое, о чем нас спросят. Надо быть готовыми ко всему.

— Исключено. Если только массаж делал Кинг-Конг. По-моему, этого человека укололи чем-то, что создало огромное давление в грудной клетке и вызвало обширную воздушную эмболию. Он наверняка испытал сильную боль и умер в течение нескольких минут, что совпадает с показаниями свидетелей, говоривших, что он схватился за грудь и упал.

— Тогда откуда потом взялась кровь? — спрашивает Марино. — Почему кровоизлияние не произошло мгновенно? Как могло случиться, что кровотечение не началось по пути сюда и даже еще раньше?

— У меня нет ответа на этот вопрос, но он определенно умер не у нас в холодильнике. — В этом я уверена. — Он умер еще до того, как попал сюда, еще в лесопарке.

— Но нам придется доказывать, что кровотечение началось после смерти, — упорствует Марино. — А труп не может истекать кровью, как какая-нибудь зарезанная свинья.

— И кому мы должны это доказывать? — Я пристально смотрю на Марино.

— Откуда мне знать, кому Филдинг что-то об этом сказал. Мы даже не знаем, где он сам.

Ты и сам много чего сказал, думаю я, но молчу.

— Вот почему так важно проявлять осторожность и не разглашать подробности дела до получения всей информации, — предупреждаю я.

— Нам не оставили выбора, — не унимается Марино. — Нам придется давать объяснения, почему у трупа открылось кровотечение.

Я беру куртку и поворачиваюсь к Анне:

— Первым делом полное сканирование тела и головы. Тщательная, дюйм за дюймом, магнитно-резонансная томография. Результаты сразу же сюда.

— Я сам отвезу, — встревает Марино.

— Тогда иди и готовь машину. Пусть прогреется. Возьми один из микроавтобусов.

— А вот согревать как раз не надо. Включу кондиционер на полную.

— Тогда поезжайте вдвоем, а я вас там встречу.

— Серьезно. Начнем прогревать, а у него опять кровотечение откроется.

— Ты слишком много смотришь телевизор. Особенно пятничные шоу.

— Дэн Экройд уделывает Джулию Чайлд. Помнишь? «Вам понадобится нож. Очень, очень острый нож. И кровь ударит фонтаном»[30].

Все трое смеются.

— Да, было забавно.

— Старые лучше. Розана Розаннаданна[31].

— Вот кого я обожаю!

— У меня они все на DVD.

Я выхожу и слышу, как они продолжают смеяться.

Приложив палец к сканеру, я вхожу в первое, после приемного отделения, отделение идентификации, белую комнату с серыми столами.

Встроенные в стену стальные шкафы для хранения вещественных улик пронумерованы. Ключом, который дал мне Марино, я открываю верхний левый, где лежат личные вещи нашего трупа. Здесь они будут храниться до тех пор, пока мы не передадим их под расписку в похоронное бюро или родственникам, когда установим наконец личность покойника и выясним, кто имеет на них право. В шкафчике лежат бумажные пакеты и конверты с аккуратно наклеенными ярлычками. К каждому приложен заполненный формуляр — этим занимается Марино. Я нахожу небольшой конверт из плотной бумаги, в котором лежит печатка, и отмечаю в формуляре время изъятия. Потом заношу ту же информацию в компьютерный журнал и только тогда вспоминаю про одежду покойника.

Надо посмотреть ее, пока я здесь, не ждать вскрытия, до которого еще несколько часов. Я хочу увидеть дыру, оставленную неведомым лезвием, которое проникло в спину жертвы и причинило такие разрушения. Хочу понять, насколько сильным могло быть кровотечение из этой раны. Я выхожу из комнаты и иду по серому коридору. Дверь в рентген-кабинет открыта. Марино, Анна и Олли, смеясь и подшучивая друг над другом, готовят тело к перевозке в Маклин. Я прохожу мимо и открываю двойную стальную дверь, за которой находится секционный зал.

Просторное, открытое помещение выкрашено белой эпоксидной краской и выложено белой керамической плиткой. Проложенные по всей длине белого потолка галогенные лампы изливают холодный отфильтрованный свет. Двенадцать стальных столов расположены у стальных раковин с ножным управлением, поливным шлангом, измельчителем, промывочной ванночкой и мусоросборником. Каждое рабочее место представляет собой мини-модульную операционную с вентиляционной системой нижней тяги, прогоняющей весь воздух за пять минут. Здесь есть и компьютеры, вытяжные колпаки, тележки с хирургическими инструментами, галогенные светильники с гибкими «плечами», секционные столы, контейнеры для формалина, стойки с пробирками и пластиковыми емкостями для проведения гистологии и токсикологии.

Мое рабочее место — первое по порядку. В какой-то момент у меня возникает мысль, что им кто-то пользовался, но уже в следующий я корю себя за глупость. Конечно пользовались. Скорее всего, это был Филдинг. Но это не важно, да и какое мне дело? Однако же я замечаю, что инструменты на тележке лежат не в том порядке, в котором я привыкла. Впечатление такое, что их сполоснули — не очень тщательно — и бросили на белую полиэтиленовую доску. Я беру из ящика пару латексных перчаток и торопливо их натягиваю, потому что не хочу прикасаться к чему-либо голыми руками.