Иеромонах, будто бы найдя наконец нужное место, свернул уж в совершенно неприметный проулок, больше похожий на щель и как по заказу отходящий от улочки вправо, прижался к стене за углом, вытащил засапожник и принялся ждать.

«Удобный обычай – носить в обуви оружие! Жаль, что с нашими калигами такой номер не пройдёт. А теперь посмотрим, кто это у нас такой любопытный и стеснительный, что подойти не решается?»

Однако любопытный и стеснительный не появлялся. Наоборот, из-за угла послышались звуки, обычно сопровождающие борьбу: глухой звук от столкновения тел, короткое сопение, вскрик, а потом стон.

«Повезло тебе, Макарий! И похоже, не в ту сторону»!

Отставной хилиарх прикинул, по какому пути будут огибать угол пришедшие по его душу, и чуть отодвинулся, чтобы способнее было ударить ножом в незащищённый бок противника. В памяти всплыло наставление старого Льва – его первого декарха: «Запомни, сопляк, прижмись к нему ближе, чем к девке, и коли!».

Колоть, однако, не пришлось. По улице прошлёпали нарочито громкие шаги, а потом низкий и хриплый мужской голос произнёс:

– Слава Иисусу Христу!

– Во веки веков, аминь! – отцу Меркурию не без труда удалось скрыть удивление.

– Дозволь подойти, отче? – продолжил неизвестный.

– Только руки держи на виду! – отозвался священник.

На входе в проулок показался ражий детина, одетый добротно, но неброско. Пустые руки новоприбывший держал, как велели: наотлёт от пояса, ладонями к отцу Меркурию. Входить в переулок незнакомец не стал, остался на улице шагах в трёх от отставного хилиарха.

«Да, парень не дурак! Но откуда он взялся, пёс его побери?!»

Некоторое время они молча рассматривали друг друга.

– Здрав будь, отче! – детина слегка поклонился. – А ты, гляжу, хорош! Тёртый!

– И тебе здоровья, – не опуская оружия, отозвался священник. – Ты кто?

– Дык, присматриваю за тобой, отче, хоть, гляжу, ты и сам за собой неплохо приглядеть можешь, – ухмыльнулся незнакомец. – Велено, чтоб у тебя под ногами никто не путался, да и так – мож, надо тебе чего будет.

– Невежлив ты, сын мой, не хочешь имени своего открыть. Грех это, – Меркурий в свою очередь усмехнулся.

«Гамо́ти су! Интересно, сколько он за мной следит? И он ли один? Кстати, а что стало с другим любопытствующим, которого я поджидал? Дождался, гамо́то му! Никого ведь на улице не было! Нет, во всём этом городишке таких ищеек может иметь только один человек – мой брат во Христе и выученик друнгария виглы по совместительству. Уел, собака!»

– Прости, отче, моё имя тебе без надобности, – слегка развёл руками соглядатай. – Я сегодня есть, а завтра меня нет. Да меня как бы и вообще нету.

«А, будь что будет! Попробую! Может, что и пойму».

– Хороших людей на службе Феофан держит, – Меркурий опустил нож. – Передашь ему мою благодарность.

Детина едва заметно моргнул, и, сделав вид, что не заметил приказа Меркурия, произнёс с лёгким поклоном:

– Благодарствую, отче!

– Что с тем бродягой, что за мной следил?

– Тут он, отче, рядышком, – человек Феофана указал рукой за угол.

– Живой? Говорить может?

– Может, отче, – кивнул детина. – Взглянуть любопытствуешь?

– Любопытствую. Показывай.

– Сюда, отче, – детина посторонился, давая дорогу, и сделал рукой приглашающий жест.

Отец Меркурий в ответ указал взглядом в сторону улицы, как бы говоря «иди-ка лучше вперёд, мил человек, а я после пойду». Феофанова ищейка ухмыльнулся, повернулся к отставному хилиарху спиной и сделал шаг. Священник двинулся за ним, взяв, на всякий случай, нож наизготовку.

На улице старому солдату открылось занятное и поучительное зрелище: посреди улицы в пыли на коленях стоял давешний любопытный и стеснительный, а за его спиной возвышался низколобый детина очень внушительных размеров. Однако бугай не просто стоял, любуясь видами – он держал руку неудачливого доглядчика вывернутой за спину, причём так, что нос пленника едва не чертил пыль.

Первый Феофанов соглядатай подошёл к своему товарищу, повернулся и светским жестом указал отцу Меркурию на пленника:

– Вот он, отче, в лучшем виде.

Отставной хилиарх оглядел пленника. По виду – обычная сволочь, что ошивается при торге или в порту. Из тех, кто всегда готов срезать кошель у ближнего своего. Ну или отобрать, если ближний окажется послабее. А ещё такие готовы за скромную плату на всякое грязное дело.

– Подними его! – приказал отец Меркурий. – Хочу на рожу посмотреть.

Низколобый посмотрел на напарника. Тот прикрыл веки, разрешая. Бугай по-иному повернул руку пленника, и тот, зашипев от боли, резко прогнулся в спине и поднял голову.

– Ты кто? – осведомился отец Меркурий.

Пленник молчал.

– Кто послал? Зачем? – в старом солдате явно проснулся суровый и лаконичный спартанец.

Допрашиваемый опять не ответил.

– Не хочет, – отставной хилиарх перевёл взгляд на старшего из Феофановых людей.

– Не хочет, – со вздохом согласился тот и кивнул напарнику.

Бугай слегка повернул руку пленника. Тот сначала взвизгнул, потом застонал, а потом и вовсе тихонько завыл. Подождав немного, отец Меркурий слегка кивнул, показывая, что хватит. Низколобый ослабил хватку.

– Ты кто? – повторил отставной хилиарх.

– Да пошёл ты кобыле в трещину! Отпусти, залупа конская!

– Грубит, – сокрушённо обратился Меркурий к старшему соглядатаю. – В грех гнева и злословия впадает.

– Грубит, – согласился тот и снова кивнул напарнику.

– Ну что же ты, дурашка, – подал вдруг голос тот.

Священник вздрогнул – уж больно не вязался с внешностью пытошника этот тонкий и ласковый голос.

«Ничего себе голосочек! Как у доброго дедушки…»

– Да вертел я вас, погань помойную! Дерьмо жрать заставлю! Ты знаешь, на кого наехал, стерво?! Сами себе кишки на столб мотать будете, недоноски! – дёргался и орал в это время пленный.

– Не груби, дурашка, вишь, батюшка пред тобой. Ты сейчас лаисси, а отче святой за грехи наши лоб расшибши отмаливаючи… И не совестно тебе? – с этими словами узколобый вывернул многострадальную руку грубияна под каким-то вовсе непредставимым углом.

Поток ругательств оборвался на полуслове. Пытаемый задёргался, попытался отползти и тоненько завыл. Пытошник ещё чуть-чуть довернул руку. Глаза у пленника начали закатываться, а по портам расплылось пятно мочи.

– Довольно, – тихо сказал старший.

Узколобый ослабил хватку. Пленник судорожно втянул воздух и тихо заскулил.

– Кто? – вновь поинтересовался отставной хилиарх.

– Бесстуж[34] я, отче! Бесстуж! – затараторил, захлёбываясь, допрашиваемый.

– Кто послал?

– Антип!

– Зачем?

– Велел следить, куда ходишь, с кем говоришь, о торговых делах не спрашиваешь ли!

– Ты один?

– Один, отче, один!

– Врешь!

– Не врёт он, отче, просто дурень, – подал голос старший. – Антип половину сволочи, что вокруг торга ошивается, настрополил, только мы им, гм, мешали…

– Благодарю, сын мой, – кивнул отец Меркурий. – И хозяина своего ещё раз от меня поблагодари.

– Сделаю, отче, – старший