– Тебе показалось, – вымолвил он после паузы.

Ольга приподняла голову и посмотрела ему в глаза.

– Ты все еще думаешь о ней, правда?

Глеб потянулся за сигаретами, но Ольга накрыла его руку ладонью.

– Посмотри на меня, – потребовала она.

Он посмотрел.

– Расскажи мне о ней.

– Оля, я не…

– Почему она ушла от тебя?

Глеб сдвинул брови.

– Ты действительно хочешь это знать?

– Да.

Он вздохнул:

– Ну, хорошо. Я игрок. Везучий игрок, но она утверждала, что рано или поздно это закончится, и тогда пострадают она и ее сын.

– Ты не смог остановиться?

– Я игрок, – повторил Глеб. – Это навсегда. И это касается не только карт. Ты ведь знаешь, что преступники редко становятся на путь исправления.

Ольга, казалось, его не слушает. Вид у нее был задумчивый и грустный.

– Ты до сих пор ее любишь? – спросила она вдруг.

– Не знаю, – ответил Глеб. – Может быть. Все это… сложно.

Он снова замолчал, почувствовав раздражение из-за того, что разговор принял такой оборот. Ольга уловила его настроение, улыбнулась и сказала:

– Нет проблем. Я ведь знаю, что я – всего лишь случайный гость в твоей постели.

– Оля…

– Я же сказала – нет проблем. Знаешь, я тебе благодарна. Ты помог мне снова почувствовать себя женщиной. Для тебя это, возможно, ерунда, но для меня… В общем, спасибо тебе.

– Я хотел сказать…

Она положила палец ему на губы.

– Мне нужно идти, Глеб. Слава богу, Ледяной убийца – больше не моя головная боль, но у меня много другой работы. Это было здорово!

Она поцеловала его в губы и быстро поднялась с кровати.

…В прихожей, уже одетая и обутая, она снова поцеловала Глеба, но на этот раз в щеку, а потом по-дружески потрепала его рукой по плечу и сказала:

– Не скучай! И попробуй ее вернуть, иначе ты будешь очень несчастлив.

– Я тебе позвоню, – сказал Глеб, открывая перед Ольгой дверь.

– Вот уж это совсем не обязательно, – с усмешкой сказала Ольга. – Ну, все, пока!

И она шагнула из тускло освещенной прихожей в залитый электрическим светом коридор.

Тусклый свет фонарей не мог разогнать темноту, парк был холодным и мрачным. Худой мужчина в красной куртке медленно прошел мимо рекламных щитов, на которых красовались полусодранные плакаты.

БОРИС ГРЕБЕНЩИКОВ – «ДЕНЬ РАДОСТИ».

ГАРИК СУКАЧЕВ – «И СНОВА БОЦМАН И БРОДЯГА!»

ПЕТР МАМОНОВ «ЗВУКИ МУ» – «КОНСЕРВНЫЙ НОЖ!»

Лица людей на афишах были ему знакомы, но откуда – этого он припомнить не мог.

Заметив заснеженную скамейку, он проковылял к ней. У него ломило кости, а мышцы пульсировали под кожей в сумасшедшем танце. Он сел на скамейку и перевел дух. Отдохнув, хотел подняться и идти дальше, однако новый приступ боли пронзил его тело, и он прилег на скамейку.

Силы таяли слишком быстро.

Он сунул руку в карман куртки и нащупал последнюю ампулу.

СЕЙЧАС?

Нет!

Позже, когда ему понадобятся силы для последней схватки!

Перед глазами у него запрыгали разноцветные круги! Потом все затянуло марево, и в нем проступил туманный силуэт, который произнес:

– Ты ее убил. Если тебя не остановить, ты снова сделаешь это. Я должен все рассказать.

Затем силуэт растворился в мареве.

Неизвестно, сколько времени он пролежал на скамейке. Где-то далеко, на периферии его сознания заиграла музыка. Мужской хрипловатый голос тихо пропел:

Грязь на столе…

Пыль по углам…

Возьми мой консервный нож, вырежи букву «Л»…

Мозг в голове судорожно запульсировал, перед глазами поплыли круги. Он крепко зажал уши ладонями, однако песня не смолкла.

Выбита дверь…

Свет не горит…

Возьми мой консервный нож, вырежи букву «Е»…

И снова в мареве проступил туманный силуэт. На этот раз были видны даже черты лица, но черты эти были смазаны.

– Ты болен, – сказал ему голос. – Ты должен лечиться. Если тебя не остановить, все будет только хуже.

Туман перед глазами рассеялся, и он увидел собачью морду. Пасть, стянутая проволокой, была испачкана кровью. На шерсти кусочками стекла блестели замерзшие слезы.

Тот, кто здесь жил,

Тот уже не живет…

Возьми мой консервный нож, вырежи букву «Д»…

Морда мертвой собаки стала наплывать на него, и он увидел багровую воронку, зияющую на месте глаза. Эта воронка завертелась, стала увеличиваться и затягивать его в себя, как в омут.

Из забытья его вывели человеческие голоса. Он разлепил смерзшиеся веки и увидел две приближающиеся фигуры в черных куртках.

– Смотри!

– Он мертвый?

– Не знаю. Давай-ка обшарь его карманы.

– Сам обшарь.

– Ну и обшарю. Мне не западло.

Мужчина подошел, остановился возле скамейки, поднял ногу и толкнул лежащего ботинком в бок.

– Эй, мужик! Ты живой?

Он не ответил. Новый приступ боли помутил его сознание, и на мгновение ему показалось, что он взмыл в воздух и уносится в ночную мглу.

– Вроде дохлый.

– Замерз, наверное. Холод-то собачий. Часы у него есть?

– Нет. Сейчас пошарю по карманам.

Голоса звучали словно издалека.

– Гляди – бумажник!

– Сколько там?

– Сейчас посчитаю… Почти три тысячи рублей. Здесь еще пластиковые карты.

– На кой они? Все равно пин-кода не знаем. Бери бабки, и сваливаем.

Он сделал над собой усилие и с трудом разомкнул веки.

– Он очухался!

– Спроси у него про пин-код!

– Да он полумертвый.

– Спроси, говорю!

– Слышь, ты! Какой пин-код у твоей карты?

Его ударили по лицу. Потом еще раз. Потом у него перед глазами тускло блеснуло лезвие ножа.

– Порежу, сука! Колись – какой у тебя пин-код? Глаза вырежу!

Лезвие коснулось его века. И в ту же секунду огромная воронка, оставшаяся на месте выколотого собачьего глаза, снова завертелась перед ним, засасывая его в багровую мглу.