И в этом тоже была вся мама, вечно выискивающая в Юльке возможное несовершенство. Ну какой спертый воздух, если окна открыты круглые сутки! Юлька даже посмеялась тихонько над маминым умением видеть во всем недостатки. Крутанулась на пятках, чувствуя себя школьницей, которую родители оставили одну дома, свистнула Жужу, естественно, не одобренную мамой, потому что «у собаки могут быть блохи, и вообще это негигиенично», достала ей косточку из супа и уселась в беседке с компьютером на коленях. Из-за маминого приезда она не успела выполнить дневную норму, и теперь отставание нужно было срочно ликвидировать.

Как часто бывало, работа увлекла ее настолько, что опомнилась Юлька только тогда, когда вдруг поняла, что замерзла. Часы показывали начало восьмого, с реки дул прохладный ветер, довольно сильный, да и небо в очередной раз почернело, грозя серьезной карой, которая то ли будет, то ли нет. Юлька решила, что пора забираться в дом.

Сунув ноутбук под мышку, а мобильный телефон в карман, она окликнула спящую под лавочкой Жужу, дошла до теплицы, чтобы захлопнуть дверцу на случай возможного дождя, и зашагала в сторону дома, мечтая о чашке горячего чая, обязательно с медом и лимоном, и размышляя о том, есть ли в холодильнике лимон.

В коридоре Жужа метнулась вперед, подбежала к двери в жилую часть, притулилась к ней с мольбой во влажных глазах. Коридор, как и хоздвор, вызывал у нее страх, это было совершенно очевидно, вот только Юлька никак не могла взять в толк, чем именно он вызван. Юлька протянула было руку, чтобы открыть тяжелую дверь, обитую дерматином, под которым прятался солидный слой ваты — эта дверь наверняка хорошо держала тепло даже в зимние морозы, — и остановилась, втянув носом воздух. Он действительно был спертый, мама права.

Повертев головой, Юлька попыталась установить причину непонятного запаха. Пахло так, словно она забыла в сенях сумку с неразобранными продуктами, и те на жаре испортились. Нет, никакой сумки видно не было. Пожав плечами, она открыла дверь и шагнула за порог.

Электрический чайник щелкнул, включаясь. Юлька долила в него воды, выставила на стол банку с медом и плетенку с сухарями. Достала из печки кашу, положила в мисочку Жуже и в маленькую тарелку себе. Снова выскочила в сени, где стоял холодильник. Нужно было найти лимон, который совершенно точно оставался где-то в холодильниковых недрах.

Запах, неприятный, чуть сладковатый, очень слабый, но от этого почему-то еще более тошнотворный, снова забрался ей в ноздри, заставив чихнуть. Господи боже ты мой, да что же это такое испортилось, а главное — где?

Юлька проверила холодильник, который работал исправно и не содержал ничего протухшего, включив свет, обошла сени. Нет, здесь не было ничего подозрительного.

Крот — вдруг поняла она. Несносная Жужа принесла очередного крота, но не сдала хозяйке, а спрятала где-то в доме, и теперь тушка несчастного животного разлагается, обеспечивая неприятный запах. Юлька передернулась от омерзения. Чаепитие и ужин нужно было откладывать, чтобы найти крота и предать его земле, пока в доме еще можно дышать. Вот же противная собака, и дались ей эти кроты!

Юлька тщательно, квадрат за квадратом, обследовала сени, отодвинула ведра и корзины, стоявшие у стены, заглянула за холодильник. Ничего. Немного подумав, она щелкнула вторым выключателем и ступила на хоздвор, смутно понимая, что если запах идет оттуда, то Жужа никак не может быть его виновницей. Вот уже больше десяти дней собака наотрез отказывается сюда заходить.

То ли казалось, то ли противный запах здесь был чуть сильнее, чем в коридоре. Юлька вспомнила, что последний раз валялась на своей лежанке на сене позавчера, и тогда здесь ничем не пахло. Снова пожала плечами. Передвигаясь небольшими шажочками, она внимательно осматривала сено, даже ворошила его прихваченной у дверей кочергой, которую Алексей Кириллович отчего-то хранил не в доме, а здесь. Кажется, раньше рядом с кочергой еще стояли вилы, но сейчас их почему-то не было.

С улицы раздались раскаты грома. Близкие, страшные. Словно огромная колесница ехала над головой и колеса стучали по булыжной мостовой, высекая искры. Юлька не боялась грозы, но в деревне с ней еще не сталкивалась. Что нужно делать? Выключить свет? Выдернуть из розетки электроприборы? Впрочем, начав одно дело, нужно было сначала закончить его, а уж потом приниматься за следующее.

Юлька решительно продолжила осмотр хозяйственной пристройки к дому, но мертвого крота так и не нашла. Или не крота? Она вернулась обратно к дверям и остановилась, увидев в полу кольцо от входа в подпол. Там, как рассказывал Николай Дмитриевич, хранились березовые дрова, запасенные хозяйственным Алексеем Кирилловичем. Юлька присела и подергала кольцо. Крышка подалась, потому что свободно лежала в пазах, ничем не удерживаемая. Подпол был не заперт. Сейчас? Всегда? Юлька не знала.

Ей показалось, что после того, как она пошевелила крышку, запах усилился. Не особо думая, что она делает, Юлька открыла крышку, которая с мягким стуком легла на деревянный настил двора, покрытый старым сеном, встала на коленки, заглянула вниз. Одуряющий сладкий запах ударил ей в нос так, что стало невозможно дышать. К горлу подкатила тошнота.

В подпол тянулся какой-то кабель, только сейчас замеченный Юлькой. Она провела по нему рукой, словно ища, к чему он ведет, нащупала выключатель, нажала на клавишу. Мягкий желтый свет озарил подвал, уходящий вправо, под жилую часть дома. В открывшемся Юлькиным глазам квадрате была видна только металлическая лестница, ведущая вниз, и поленницы аккуратно сложенных дров, действительно березовых.

Никакая сила не заставила бы Юльку спуститься по металлическим прутьям, выполнявшим функцию ступеней. Поэтому она легла на живот и свесила голову вниз. Где-то далеко-далеко, в другой Вселенной, оставшейся за дерматиново-ватной дверью в жилую часть дома, завыла дурным голосом Жужа. Снова раздался удар грома, и тут же пространство хоздвора озарилось яркой вспышкой молнии, разрезавшей небо, видневшееся сквозь открытые двери сеновала. И тут же за дверями рухнула стена дождя, собиравшегося чуть ли не две недели. Но и гром, и молнию, и дождь, и истошный плач Жужи Юлия Валерьевна Асмолова воспринимала словно сквозь вату. Глаза ее, не отрываясь, смотрели на то, что осталось от ее соседа Игоря Петровича Грушина. Он лежал на спине, откинутый мощным ударом на березовую поленницу. В груди у него торчали исчезнувшие из сеней вилы.

* * *

18 августа 1988 года

Я не знаю, что мне делать. Если попробовать описать, что я сейчас чувствую, то, пожалуй, сравнение может быть только одно: я стою на голой отвесной скале, на самом верху, на краю обрыва, под которым — глубокая пропасть. Скала рушится под моими ногами, от нее отлетают огромные валуны, которые с грохотом катятся вниз, в ревущее под моими ногами ущелье. Площадка, на которой я стою, становится все меньше и меньше, еще чуть-чуть, и я рухну вниз, полечу, ударяясь об острые выступы, разбивая в кровь лицо, руки, ноги. К тому моменту, когда я долечу до низа и упаду в ревущие волны беснующейся на дне ущелья горной реки, я уже давно буду мертва. И холодная вода равнодушно примет мое тело, в котором не останется ни одной целой косточки, а горный поток унесет меня прочь, чтобы выбросить на берег где-то далеко-далеко от моей нынешней жизни.