Всё же я ограничиваюсь более демократичным вариантом — чёрными штанами и рубашкой. Покупаю у пожилого армянина двенадцать красных гвоздик.

Когда я подъезжаю к кладбищу, доселе светлое, солнечное небо затягивается чёрными, угрожающими тучами. Я ёжусь в ожидании дождя.

Кладбище, место, где хоронят Марка Ароновича, окружено полицией. Полицейские лениво позёвывают, периодически взирая на хмурящееся небо. Рядом с ними здоровые, крепкие парни в чёрном. Эти более собраны: их лица выражают решительность и готовность действовать. На их предплечьях красно-белые повязки, свидетельства принадлежности к «Национальному союзу».

Позитивные кучкуются отдельными группками. Сердятся и переговариваются друг с другом.

Журналисты не допущены. Чтобы пройти через живую ограду полиции и членов «Национального союза» нужно предъявить специальный пропуск. Но журналисты всё равно просочились; — куда без них? — периодически кто-то достаёт их сумок фотоаппараты, и щёлкают вспышки. Девушка с заплетённой косой пытается работать перед видеокамерой, которую держит толстый оператор в мешковатом костюме, но их двоих тут же уводят. Впрочем, есть и те, которых не трогают. Видимо, это журналисты из «своих».

Ко мне подходит Николай:

— Приветствую. Будешь нести гроб.

Марка Ароновича хоронят по христианским обычаям. Это нелогично, учитывая его иудейские корни, но логично, если знать, что он возглавлял партию русских националистов.

Небо разражается игольчатым дождём. Я поднимаю гроб с Марком Ароновичем. Рядом ещё пять мужчин. Мы несём гроб, ступая по размякшей грязи кладбищенской тропинки. Капли дождя текут по лицу вперемешку с потом. Рядом бредут понурые люди.

Ритуал выноса тела покойника несёт на себе отпечаток охранной языческой магии. Покойник не должен вернуться в мир живых. В русских деревнях еще в прошлом веке из суеверных соображений переносить гроб часто старались в рукавицах, на полотенцах, на жердях, на носилках.

Мы кладём гроб в грязную размокшую яму. Священник заунывно зачитывает молитву.

Некоторые присутствующие говорят слова о покойном. Хорошие слова. Никто не скажет, что покойный был разносчиком вируса. Или гомосексуалистом. Или шизофреником.

Общественный деятель. Порядочный семьянин. Щедрый меценат. Истинный патриот.

Я впервые вижу жену Марка Ароновича. Тумбообразная женщина с чёрными кучерявыми волосами и пухом над верхней губой. Она не плачет.

Мы закидываем могилу землёй под стоны и плачи. Я бубню «Отче наш» в надежде быть спасённым. Закопанную могилу закидывают цветами. Кто-то пускает на неё кровь.

Я жаждал уйти из секты позитивных, хотел прекратить затянувшееся безумие и решил убить Юлю. Её смерть, уверен, повлекла за собой убийство Марка Ароновича. Это звенья одной цепи, как любит повторять отец.

Настоящий убийца где-то рядом. Он будто идёт за мной следом. Словно стал моей смертоносной тенью. Моим ожившим намерением.

Св. Иоанн Дамаскин писал: «Ангел есть естество мысленное, присно-движное, самовластное, бестелесное». Стало быть, согласно закону отражения, данное описание применимо и к демону. Что если настоящий убийца — демон, некое уродливое порождение моих тёмных, греховных мыслей, который сам способен действовать и нести разрушение, всегда идя на шаг впереди меня?

Возможно, мне нужно было отказаться от задания Яблокова. Сказать «нет». И тогда бы я получил свою расплату, не растягивая искупление собственного греха на более долгий срок. Но «да» всегда произнести легче.

Последние стоны разносятся по кладбищу, Николай протягивает мне бумажку. На ней написаны время, адрес и фраза «после прочтения сжечь».

Я запоминаю явку и достаю зажигалку.

Мы собираемся в кафе. Николай пересчитывает нас и говорит:

— Марк Аронович мёртв. Как сказал наш брат Даниил на собрании, он получил свободу. Сейчас идут поминки. Мы помянем его по-своему. Использовать вирус для большого числа людей запрещено, но сегодня мы нарушим запреты. Вирус должен достаться каждому, кто встанет у нас на пути.

Николай, потирая свою рыжую щетину, рассказывает план. Мы покорно внимаем.

Двадцать человек сдадут кровь. Достаточно иметь знакомую медсестру.

Пятнадцать человек проникнут в детские сады. Достаточно иметь знакомого воспитателя.

Сорок человек проедут в метро, вооружившись иглами. Достаточно попасть в «давку».

Двенадцать человек побегут по улицам. Достаточно отключить человека в себе.

Мне страшно. Страх рождает во мне молитву. Я молюсь, чтобы эти люди обрели любовь и гармонию в душе, кои отразятся на их поступках. Молюсь, чтобы они поняли, что не вправе решать судьбы других людей, ибо им это возвратится стократно. Молюсь, чтобы ад прекратился.

Я один из тех двенадцати, что, будто всадники Апокалипсиса, промчатся по улицам, одним уколом изменяя жизнь случайных жертв.

Мы набираем кровь с вирусом в шприцы и ампулы. Завязываем нижнюю часть лица чёрными повязками. Скрываем глаза за тёмными очками.

— Это будет нашим знаком! — говорит Николай.

Он берёт иглу от шприца и обмакивает её в крови. Прикалывает к своей рубашке. Мы повторяем ритуал за ним. Теперь у каждого есть тайный знак.

Мы в городском парке. Рядом со мной бегут люди. Видим первую жертву.

Девушка на скамейке читает книгу. Успеваю рассмотреть обложку. Джек Керуак, «Бродяги Дхармы». Она поднимает глаза, удивлённо глядя на бегущих людей в чёрных повязках. Шприц мелькает в воздухе и втыкается ей в шею. Вскрик. Ужас в глазах. И кто-то нажимает на поршень.

Мы бежим дальше. Встречаем людей. Матерей. Отцов. Детей.

Мы меняем их жизнь. Одним чудовищным уколом.

Представьте, что однажды, идя по улице, вы вдруг встретите бегущих людей со скрытыми лицами. Представьте, что в ваше тело вдруг воткнут иглу. Представьте, что вы уже никогда не будете прежними.

Я стараюсь бить первым. Потому что моя кровь чиста.

На самом деле, привить вирус таким образом почти невозможно. Поэтому цель отмщения не заразить, а запугать — развить у людей фобию. Она страшнее самой болезни, ибо человек, парализованный ею, полностью отключён от нормального мировосприятия и функционирования; он скован страхом, а, следовательно, управляем. Именно этого и добиваются люди вроде Марка Ароновича.

Мой сосед втыкает шприц в руку маленького мальчика. Из его глаз текут слёзы. Я вдруг думаю о том, что привело сюда этого мальчика. Почему он оказался здесь? Вероятность заразиться при таком уколе ничтожна, но что испытает мальчик после? Что испытают его родители, когда он расскажет им о случившемся? Ожидание ада окажется страшнее самого ада, поэтому многие и не выдерживают. Те, кто рядом со мной, на самом деле, не разносчики чумы, а лакмусовые бумажки крепости человеческой психики. В этом и есть вся притягательность их греха.