– С Рождеством.

– Хочешь кофе? – спрашиваю я, целуя его в плечо.

– Позже, – говорит он и тянет меня обратно под одеяло.

Мы остаемся в постели до полудня, упиваясь друг другом и лакомясь мягкими пирожками с приторным липким джемом из черной смородины. Патрик спускается принести еще кофе и заодно захватывает подарки, которые накануне мы положили под елку.

– Куртка! – вскрикиваю я, срывая бумагу с пухлого, неумело упакованного свертка, который подает мне Патрик.

– Не очень романтично, – робко произносит он, – но нельзя же тебе и дальше носить этот жуткий дождевик и в пир, и в мир – ты замерзнешь!

Я немедленно надеваю куртку: толстую, теплую, непромокаемую, с глубокими карманами и капюшоном. Она в миллион раз лучше той, в которой я спускалась на пляж (тот дождевик висел на крыльце коттеджа, когда я здесь поселилась).

– А я считаю, тепло и сухость – самая романтическая штука, – отвечаю я, целуя Патрика. – Мне очень нравится, спасибо!

– Там в кармане кое-что лежит, – добавляет Патрик. – Не совсем подарок, скорее необходимость.

С любопытством пошарив в карманах, я достаю мобильный телефон.

– Это мой старый, все равно без дела лежит. Немудрящий, но работает – тебе не придется каждый раз ходить до трейлерного парка, чтобы позвонить.

Я уже хочу ответить, что звонить мне разве что ему, но до меня доходит – наверное, Патрик это и имеет в виду. Ему не нравится, что со мной невозможно связаться. Я не знаю, как отнестись к мобильнику, но благодарю Патрика, а себе напоминаю, что необязательно все время держать телефон включенным.

Он подает мне второй подарок, тщательно завернутый в фиолетовую бумагу и завязанный ленточкой.

– Это упаковывал не я, – сообщает он без всякой необходимости.

Я осторожно разворачиваю бумагу и с благоговением, которого она заслуживает, открываю узкую коробочку. Внутри перламутровая брошь в форме морской раковины. Отражая свет, она переливается всеми цветами радуги.

– О Патрик! – Меня захлестывает восторг. – Какое чудо!

Взяв брошь, я прикалываю ее к своей новой куртке. Мне неловко дарить собственный карандашный набросок – Патрик в спасательной шлюпке на берегу Порт-Эллиса, но не уходящий на вызов, а благополучно возвратившийся на берег.

– Ты удивительно талантлива, Дженна, – говорит он, любуясь листком в рамке. – Ты зарываешь свой талант в землю в нашей глуши. Тебе бы выставку устроить! Подпишешь рисунок?

– Не могу, – односложно отвечаю я, не объясняя почему, и предлагаю прогуляться: нужно же выгулять мою новую куртку и Бо.

На пляже никого нет, вода отступила – сейчас как раз середина отлива, и передо мной тянется огромная ровная поверхность белого песка. Чреватые снегом тучи нависают над скалами, которые кажутся еще белее на фоне сизого неба. Вверху кружат чайки – их жалобные крики эхом отдаются в пустоте, а волны ритмично набегают на песок.

– Почти святотатство портить своими следами такую красоту. – На ходу я беру Патрика за руку. Фотоаппарат сегодня остался дома. Мы заходим далеко вперед по влажному песчаному дну, и мыски наших ботинок погружаются в холодную пену зимнего моря.

– У меня мама раньше плавала на Рождество, – делится со мной Патрик. – Из-за этого они с отцом всякий раз ссорились. Он знал, какие коварные здесь течения, и твердил, что она ведет себя безответственно, но мама хватала полотенце и бежала окунаться, как только все откроют подарки. Мамино поведение всех очень смешило, и народ ее подбадривал, стоя, разумеется, на берегу.

– С ума сойти. – Я не могу прогнать мысли о девушке, которая утонула, и удивляюсь, как после такой трагедии Патрик по-прежнему живет у моря и может находиться рядом с водой. Бо носится вдоль прибоя, пытаясь ухватить зубами каждую волну.

– А у тебя есть безумные фамильные традиции? – спрашивает Патрик.

Я задумываюсь, улыбаясь воспоминаниям о рождественских каникулах.

– Да нет, – отвечаю я наконец. – Но я очень любила Рождество. Родители начинали готовиться к празднику еще в октябре, и дом наполнялся возбуждающими любопытство свертками, спрятанными в шкафах и под кроватями. Когда отец ушел, мы продолжали устраивать праздник, но атмосфера сказки исчезла раз и навсегда.

– А ты пыталась его отыскать? – Патрик сжимает мою руку.

– Да. Когда я была в университете, я разыскала отца и узнала, что у него новая семья. Я ему написала, а он ответил, что не считает нужным ворошить прошлое. Этот ответ меня просто убил.

– Дженна, но это ужасно!

Я дергаю плечом, притворяясь, что мне все равно.

– А с сестрой ты дружишь?

– Раньше дружила. – Я поднимаю плоский камушек и пытаюсь запустить его над самой поверхностью воды, чтобы сшибать гребешки волн, однако морская рябь слишком мелкая. – Когда отец ушел, Ева приняла мамину сторону, а я, наоборот, возненавидела мать за то, что она выставила папу из дома. Конечно, мы с сестрой дружили, но я давно ее не видела. Несколько недель назад я послала ей открытку. Не знаю, получила ее Ева или нет – может, она переехала.

– Вы поссорились?

Я киваю:

– Ей не понравился мой муж.

Это звучит дерзко, и дрожь страха пробегает у меня по спине.

– А тебе он нравился?

Это странный вопрос, и я отвечаю не сразу. Я очень долго ненавидела Йена и боялась его.

– Когда-то нравился, – признаюсь я наконец. Я помню, как он красиво ухаживал, как выгодно отличался от парней из колледжа с их неуклюжими руками и плоским юморком.

– Вы давно в разводе?

Я не поправляю его.

– Довольно давно.

Подобрав пригоршню камушков, я принимаюсь швырять их в море. Камень за каждый год, миновавший с тех пор, когда я ощущала себя любимой. Лелеемой.

– Иногда я думаю – может, он еще вернется. – У меня вырывается смешок, показавшийся фальшивым даже мне самой. Патрик пристально смотрит на меня.

– А детей у вас не было?

Я наклоняюсь – якобы за галькой.

– Он не горел желанием, – отвечаю я. В конце концов, это недалеко от истины. Йен не желал иметь ничего общего со своим сыном.

Патрик обнимает меня за плечи:

– Прости, я задаю слишком много вопросов.

– Ничего, – отвечаю я и понимаю, что действительно не против. С Патриком мне спокойно. Мы медленно идем по берегу. Обледеневшая тропинка скользкая, и я радуюсь, что Патрик обнимает меня за талию. Я рассказала больше, чем намеревалась, но всей правды открыть не могу. Иначе он уйдет, и тогда никто не удержит меня от падения.

Теперь Рэй просыпался, охваченный уже забытым оптимизмом. Он взял отпуск на все Рождество, и хотя пару раз наведывался в офис и привозил документы домой, не мог не признать: отдых пошел ему на пользу. Сейчас его живо интересовало, как Кейт справляется с расследованием.