— И не говори.

Взяв флягу, она взболтала содержимое, запрокинула голову и припала губами к горлышку.

Ого! С таким же успехом она могла проглотить жидкий огонь. Как только виски скользнул в ее пищевод, в животе полыхнул настоящий пожар. Она закашлялась.

— Ты называешь это роскошным? — голосом осипшего старика пробормотала Амелия.

— Да, девушка, этот напиток крепче, чем яйца быка.

Она зажмурилась.

— И ты получаешь от этого удовольствие?

Однако она не выпустила флягу из пальцев, твердо решив не позволить этому хваленому шотландскому напитку взять над собой верх, но помедлила, прежде чем решилась сделать второй глоток. Она решила, что немного придет в себя и приложится к горлышку еще разок.

Запрокинув голову, она смотрела на звезды, и вскоре ее мысли вернулись к событиям этого дня. Она думала об Эллиотте и о том, как ему двое суток удавалось выживать в этой глуши.

— Погонщик, которого мы встретили, сказал, что у Эллиотта нет матери, — вздохнув, произнесла она. — У меня уже нет ни отца, ни матери. Но, по крайней мере, когда я была маленькой, у меня была мама, которую я могла позвать ночью, если мне снился страшный сон, и которая обязательно приходила и утешала меня. Я всегда буду помнить ее руки и то, как они меня обнимали. — Она склонила голову набок. — Мне почему-то кажется, что тебе никогда не снились кошмары и ты не нуждался в утешениях и никогда никого не звал к себе ночью.

Дункан сидел в совершенно расслабленной позе, прислонившись спиной к скале, но его взгляд был таким же внимательным, как всегда.

— Я часто плакал по ночам, и мама всегда приходила.

— Тебе снились кошмары? У тебя была мама?

— Что бы ты обо мне ни думала, девушка, я не отродье дьявола, а человек.

Амелия смутилась и, желая скрыть неловкость, сделала еще один глоток виски. Напиток снова обжег ей горло, но на этот раз проглотить огненную жидкость ей было легче.

— Возможно, ты удивишься, — продолжал Дункан, — но моя мама была образованной женщиной, француженкой по происхождению. Она сама научила меня читать и писать, а затем отправила в школу.

Амелия оторопела.

— Я и в самом деле удивлена. Ты ходил в школу и получил образование? Где ты учился?

— Этот вопрос я оставлю без ответа.

Амелия решила спросить его об этом еще раз, но чуть позже, потому что ей очень хотелось это знать.

— Как относилась твоя мама к строгой дисциплине, которую установил твои отец? — вслух поинтересовалась она. — Я и представить себе не могу, чтобы образованная женщина одобряла подобную жестокость по отношению к своему ребенку.

— Конечно, ей это не нравилось, но она не осмеливалась ему перечить.

— А как насчет тебя? — не унималась Амелия. — Ты когда-нибудь осмеливался ему перечить?

— Еще бы, и не один раз, потому что мне далеко не всегда нравилось то, что он делал со мной или другими людьми. Но он был моим отцом, и я его уважал и стал тем, кто я есть, благодаря ему.

Амелия сделала еще один глоток. Ей начинал нравиться тонкий, едва уловимый аромат, скрывающийся под крепостью напитка.

— Но как насчет того, что хорошо, и того, что плохо? — уточнила она. — Он тебя этому учил? Или под его руководством ты готовился только к тому, чтобы сражаться и выживать в горах?

На мгновение он задумался над ее словами.

— Сложный вопрос, девушка. Я не могу сказать, что мой отец всегда совершал только хорошие поступки или пытался внушить мне сколько-нибудь последовательный моральный кодекс. Более того, мне известны случаи, когда он нарушал общепринятые правила. Но, возможно, я это понимаю, потому что мама учила меня мыслить. Она была философом и сделала таким же меня. Мой отец, напротив… — Он помолчал. — Он был просто воином. По большей части он представлял собой грубую силу, не слишком контролируемую совестью.

Просто воином… Не слишком контролируемую совестью…

Эти слова потрясли Амелию.

— Да, твоя жизнь оказалась под влиянием двух различных мировоззрений. Они оба сыграли свою роль в том, что ты являешь собой сегодня.

За последние несколько дней она и в самом деле видела его с самых разных сторон. Она видела доброго и сочувствующего Дункана, ласково ерошившего волосы мальчонки, а незадолго до этого была свидетелем неукротимой ярости Мясника. Она видела, как он швырнул в озеро офицера английской армии, а затем погнался за ним, стремясь его убить.

Где-то вдали завыл волк, затем совсем рядом послышалась какая-то возня. Эти звуки заставили Дункана насторожиться. Он поднял пистолет, лежавший рядом с ним на траве, взвел боек и поднялся на ноги. Амелия осталась сидеть, глядя на него снизу вверх.

Он медленно вытащил из сапога кинжал и подал его ей.

Она вопросительно посмотрела на него. Их взгляды встретились, и в глазах обоих вспыхнула темная решимость. Амелия крепко стиснула рукоять клинка. Он протянул ей свое оружие, чтобы она смогла защититься, если с ним что-то случится, или помочь ему, если возникнет такая необходимость. Он ей доверился.

Дункан указал на высокий камень, возле которого они расположились, предлагая ей спрятаться за него. Она молча ушла от потрескивающего костра в темноту. Он долго стоял, повернувшись к ней спиной и вслушиваясь в звуки ночи.

Вскоре снова раздался волчий вой, но на этот раз зверь был так далеко, что его голос казался скорее эхом. Возможно, он доносился с противоположного горного хребта. Амелия уже решила, что опасаться им нечего, как вдруг в траве послышался шорох.

От ужаса у нее будто что-то взорвалось в животе. Неужели на этих нагорьях опасность подстерегает со всех сторон?!

Дункан пригнулся и вытащил из-за пояса секиру. Амелия заползла за скалу.

Что, если это дикий кабан? Или вражеский солдат?

Возможно, ей следовало молиться о том, чтобы увидеть человека в красном мундире, шагающего к ним с заряженным мушкетом и привинченным штыком, готового вступить в бой, но после случая у озера она уже ни в чем не была уверена. Она понимала только то, что Дункан стоит между ней и каким-то непрошеным гостем и что, каковы бы ни были его мотивы, он готов положить жизнь, защищая ее.

Высоко над головой ярко сияла луна, и склон холма был отчетливо виден. Выглядывая из-за камня, Амелия пристально вглядывалась во мрак.

Наконец нарушитель спокойствия достиг вершины холма и уселся на землю футах в десяти от Дункана, глядя на него в упор и не проявляя ни малейших признаков волнения или агрессии.

— Не двигайся, — произнес Дункан, не опуская оружия.

Амелия сидела на корточках, спрятавшись за скалой и наблюдая за этой удивительной встречей. Сердце неистово билось в грудной клетке.