— Вы такая простая, искренняя, нормальная женщина! И такая красивая!

Всегда приятно чувствовать себя желанной, но не следует внушать людям ложное представление о себе. Взяв его под руку, я с наигранным удивлением ответила:

— Да неужели? Я и не знала, что у меня столько достоинств. Кроме красоты, конечно.

Поскольку громкие декларации были не в его характере, он не настаивал. Его внимание привлекли байкеры, заполонившие площадь, которая сразу сделалась чужой, слегка враждебной от дикого рева незаглушенных моторов. Девушки выглядели как парикмахерши; их дружки, скорее всего простые работяги, походили на умственно отсталых подростков; несмотря на кожаные доспехи, вид у них был какой-то ощипанный. Все это напоминало скорее любителей «Кроненбурга», чем дикую орду. Марлона Брандо среди них явно не было. Гарри пустился в философские рассуждения:

— Я разочарован. Если они относятся к своей жизни так же заботливо, как к своим мотоциклам, их безумие не очень-то поколеблет окружающий мир. Кажется, будто они играют не всерьез: ставят на кон не живые деньги, а жетоны…

Этот сюжет ему нравился, он оседлал любимого конька: как разрушить существующую систему. Он верил только в свою собственную формулу успеха: без кожи, без хрома, без газа и тормозов, а главное, не иначе как в одиночку.

— С каких это пор бунтари сбиваются в стаи?!

У меня не нашлось ответа, но тут мы дошли до улицы Турнель, байкеры исчезли, вокруг снова воцарилось спокойствие, мы оказались в квартале Маре, и как-то незаметно XX век отодвинулся и утих, словно завод, от которого бегут, чтобы вернуться к себе, в далекое XVII столетие. В этом квартале названия улиц не менялись веками, но сразу чувствуешь, что именно в таких местах, а не на берегах Куру[59]или на Зимнем велодроме нужно искать подлинную Францию. Этот музей под открытым небом, спокойный, меланхоличный, прекрасный и процветающий, сообщает ауру просвещенности врожденному циничному безразличию парижан. Здесь аристократы, потом евреи, потом гомосексуалисты почувствовали, как смыкаются на их горле костлявые пальцы смерти, но теперь ничто и нигде не напоминало о трагедии. В этих каменных декорациях осталось место для королевы Марго, Люсьена де Рюбампре[60]или Сирила Коллара[61], но не для Сентябрьской бойни, облавы на Зим-Вело[62]или эпидемии СПИДа. В Париже поведать кому-то о личном горе — все равно что поставить блюдце с молоком перед кошкой: его украдут у вас, чтобы сделать предметом разборок. Но разборок на французский лад — с криком и драками, проклятиями и театральными эффектами и, наконец, с тем, что зовется business as usual[63], а именно с книгами. Прошлое служит всего лишь придатком настоящего. Страдания погребены под горой слов. Гарри, даже не подозревавший об этих циничных играх, шел погруженный в мечты, навеянные площадью Вогезов. Правда, эти мечты не выходили за рамки его обычного репертуара. Главное, что он здесь увидел, — это блестящая операция с недвижимостью:

— Генрих IV нуждался в деньгах и пустил на продажу пространство, которое ему не принадлежало, но которое якобы следовало исключить из королевских владений, потому что Генрих II погиб тут на дуэли. Все было провернуто за какой-нибудь десяток лет. Он решил загнать подороже два самых красивых здания и для этого окрестил их «павильоном короля» и «павильоном королевы», велев выбить на каменных фасадах большую букву «Г». Открытие этого нового ансамбля приурочили к свадьбе Людовика XIII.

Воспринимать исторические события сквозь призму архивов суперинтенданта финансов — в этом был весь Гарри. А впрочем, почему бы и нет?! Удачные спекуляции свидетельствуют об эпохе не менее ясно, чем дурацкие дискуссии янсенистов и иезуитов о достаточной благодати и необходимом провидении. Однако его эрудиция меня впечатлила. И, будучи в общем-то девушкой довольно простодушной, я не преминула выразить ему свое восхищение такой странностью. Оно его удивило:

— В жизни много всяких странностей. Вот, например, есть масса бедняков, которые голосуют за правых. Так что же странного, если неотесанное мужичье вроде меня кое-что знает из истории? Послушайте как-нибудь игру «Кто хочет стать богачом?» на «Франс-Интер». Вы будете поражены: где только не гнездятся эрудиты во Франции! Мясник из Бастии, начальник вокзала из Периге, бабулька из Локмарьякера — что ни спроси, все на свете знают!

Ну и прекрасно. Я не ответила. Я держала его под руку, мы шагали под сводами галереи на площади, нас окутывал мягкий вечер, я наслаждалась жизнью. Но Гарри снова вернул меня на землю:

— Да ладно, я пошутил. Ничего такого я и знать не знал. Ваш отец рассказал мне эту историю по телефону.

— Мой отец знал, что мы с вами придем сюда?

— Нет, конечно, просто я позвонил ему по поводу Лесюэра, который украшает вашу переднюю. Бухгалтерия «Пуату» потребовала заключение эксперта. Удобный случай польстить вашему отцу. Ну а потом, слово за слово, мы стали перебирать творения главных парижских художников XVII века и добрались до площади Вогезов. Он упоминает о ней в книге, которую пишет для Элизы де Сейрен.

Вот это новость: отец работает для Элизы! Я как с неба свалилась. Растерянность, которую Гарри прочел в моих глазах, еще больше развеселила его:

— Послушайте, лапочка моя дорогая, придите в себя. Вы ходите среди нас, как сомнамбула, как гостья с другой планеты — никакого интереса к жизни. Или словно сидите рядом с водителем и смотрите на мелькающий пейзаж. А вам пора бы самой сесть за руль… Причем давным-давно пора.

Гарри отпустил мою руку, вышел на шоссе, махнул своему шоферу и приказал ему возвращаться домой. Он решил поговорить со мной начистоту, и я его вполне понимала. Кому хочется иметь дело с безмозглой курицей, да еще в своем ближайшем окружении. И вот, возвращаясь пешком к острову Сите, он объявил мне три новости: первая, забавная, состояла в том, что после моего новогоднего ужина отдел культурного сотрудничества Министерства иностранных дел в лице Элизы де Сейрен заказал моему отцу брошюру о французской живописи Великого века. Официальный предлог — грядущая выставка в Квебеке, приуроченная к празднованию четырехсотлетия основания Монреаля. Вторая была тревожной: Полю рано или поздно грозил арест. Перепутав государственные средства с личными, он наделал глупостей, о которых неизвестные доброжелатели подробно поведали следователю Лекорру. Третья была совсем убийственной: Дармон попросил Миттерана о своей немедленной отставке с поста министра здравоохранения. «Пуату» была просто в шоке, но сам Гарри, опытный игрок, снимал перед Александром шляпу: