— Вчера забыла на речке платок — боюсь одна сходить.

— А дядя Вася?

— Мы поругались, — отмахнулась Маруся. — Да я и не хотела про платок ему говорить, потому что это он его мне подарил.

Издали, свернув с асфальта на проселочную дорогу, услышали моторную лодку. Когда сбежали вниз — по реке еще расходились волны. У машины с будкой стояли на дороге какие-то люди.

— Они и вчера здесь стояли, — сказала Маруся. — Пошли дальше.

— Вчера был чудный день, — вспомнил я.

— Но войдешь в воду, и страшно окунуться.

— Зато, когда вылезешь на берег, будто заново родился!

— Да, — подтвердила Маруся. — Но дядя Вася этого не понимает. Сидел на берегу и смотрел, как я купаюсь, а сам в воду не полез. Нет, пошли дальше. Туда, на песочек. Я очень люблю это место, хотя, когда купалась здесь с тобой прошлым летом, у меня украли кошелек…

Дальше разросся ивняк на берегу. Пробравшись по тропинке между кустами, мы оказались на песочке, намываемом здесь в паводок, а домов и дороги не видно за горкой.

— Да, — говорит. — Вот здесь. Очень люблю это местечко. Вчера все с себя сбросила и искупалась, а потом, когда одевалась, оглянулась — вот на той горке, — показала, — стоит какой-то мужчина и улыбается.

— И что — он видел, как ты голая купалась?

— Не знаю, — пожала плечами Маруся. — Ну и что, если и видел?

— А дядя Вася?

— И он его не сразу заметил, потому что на одну меня смотрел. «Когда я пришел из армии, — начал рассказывать, — ты, Маруся, была еще совсем маленькой. Как не иду по деревне — всегда выглядывала из калитки. Ты выглядывала, и выбегала на улицу, и, когда падала, плакала. Ты была совсем еще маленькая и плакала». И почему надо об этом вспоминать?

— Не знаю, — пробормотал я. — Ну, а ты?

— Я взяла палочку и на песке стала его рисовать в погонах. Наступил вечер, пока дядя Вася рассказывал, как я маленькая плакала, а мужчина на горке не уходил, смотрел на меня и улыбался.

— А потом?

— После того как искупалась — так было хорошо на песочке, что я заснула. Может, я одну минуту поспала, а может — с час. Я подхватилась — дяди Васи рядом не было. Я совсем забыла про мужчину на горке и, когда опять увидела его, хотела закричать, позвать дядю, но, повернувшись к реке, увидела — дядя Вася, как ребенок, чего-то возился у самой воды на корточках; все было хорошо, тихо, но вдруг он зарыдал. Я бросилась к нему: что с тобой? Но он не отвечал. Он закрыл ладонями лицо и уткнулся им в песок.

— А тот мужчина на горке?

— Стоял и улыбался.

— Ну а ты?

— Когда дядя Вася успокоился, я набросила на себя куртку — и мы побрели вдоль берега. И неудивительно, что я забыла вот на этой ветке платок, но его сейчас нет.

Я обошел вокруг дерева. Под ногами увидел нарисованную палочкой на песке фигурку дяди Васи в погонах и рядом еще одну женскую фигурку.

— Это ты?

— Ну а кто же еще, — вздохнула Маруся. — Смотри! А там дальше он себя нарисовал.

Смотрю, куда она показывает, и вижу еще одну фигурку на песке; от нее стрелочка с пронзенным сердцем, а что написано — я уже не стал читать.

— Теперь я понимаю, — пробормотала смущенная Маруся и пояснила мне, показывая на третью фигурку. — Это он, когда мы ушли вчера, нарисовал меня, а потом — себя, и это он, конечно, забрал платок. Он знал, что я приду за платком, и поэтому я боялась одна идти; теперь понимаешь?

— Может, это тот самый, кто украл у тебя кошелек? — спросил я у Маруси, а она покачала головой:

— Тот, кто украл, так долго не улыбался бы.

Ветер треплет ее черные кудрявые волосы. Маруся отбрасывает их назад — лицо у нее никогда не загорает, и на такой белой коже всегда очень яркий румянец.

— Какая ты все-таки красавица! — не удержался я.

— Еще немножко и — все, — вздохнула она.

— Ты совсем не изменилась, — и я улыбнулся, разглядывая ее. — Разве что немножко располнела.

— Помолчи, — попросила Маруся.

Брызнул дождь, и мы повернули назад. Возле машины с будкой столпились на берегу какие-то люди. Еще ниже, у самой воды, возились у моторной лодки. Я вспомнил, как позавчера ходил на речку купаться. День был очень хороший — не то что сегодня, и народу на берегу гуляло много. А я не люблю, когда много народу; и, когда плыл и смотрел на облака в небе, испугался голоса на берегу: не нашли ли мальчика? Только сейчас я понял, что произошло и кого уже несколько дней ищут на моторной лодке. Проходя мимо машины, я заметил в стороне, по другую сторону от дороги, отдалившихся от всех мужчину и женщину. Подойдя ближе, я поднял голову. У них что-то одно написано было на лицах — у мужа и жены после долгой совместной жизни появляется какое-то такое сходство, какого не бывает у брата и сестры. Но эти лица сейчас будто только что были умыты и светились какой-то пронзительной чистотой и ясностью. С них будто вся их прежняя жизнь стерлась. Невольно я взглянул на них и скорее опустил глаза. Потому что на эти лица нельзя было смотреть. А Маруся занята была собой, своей жизнью и счастьем, и родителей утонувшего мальчика не заметила, когда лица их светились на берегу в этот мрачный пасмурный день, но увидела на берегу горшок с комнатными цветами.

— Зачем он здесь? — не могла понять, а я не стал объяснять и, чтобы отвлечь ее, спросил:

— Ну, так чего же рыдал дядя Вася?

— Не знаю.

— А потом не спрашивала? — допытывался я. — Что было потом, когда пришли домой?

— За ужином поругались.

— Из-за чего?

— Как всегда, из-за какой-то ерунды, — махнула Маруся рукой, — даже не помню. Да, дядя опять стал вспоминать деревню, а я ему: «Ну сколько можно?»

Я оглянулся на светящиеся от горя лица родителей утонувшего мальчика, а потом посмотрел на Марусю, увидел, как она счастлива, как ветер треплет ее мокрые волосы и она, улыбаясь, кусает их, и я пожалел дядю Васю.

— Не понимаю, — проговорил я, — зачем ты выходишь за него замуж, если вы ругаетесь каждый день, а что будет потом?

Маруся пожала плечами, будто и она не понимает; будто удивилась самой себе, подняла на меня глаза и тут же опустила. В тени от упавших со лба кудрей ее глаза казались черными, как сливы, но просияло из-за туч солнце, и в его лучах, когда Маруся взглянула на меня, зрачки ее сузились, а за ними рыжая бездна.

— Не понимаю, — повторил я, — как можно выйти за старика?

— Кстати, и я уже не та, — взгрустнула Маруся. — Ты забыл, Гриня, что мне скоро на пенсию?

— У тебя ни одного седого волоса, — заметил я. — Ты могла бы выбрать кого и получше — хотя бы того, кто забрал на речке твой платок.