Здесь их и застала наставница, сопровождавшая аулетрид в торговые ряды. Оказалось, что почти все девушки уже наполнили свои корзинки… кроме подруг.

— Цветочки покупаете? — прошипела Маура, подходя поближе к Лаис и стараясь, чтобы не услышала наставница. — А ничего из того, что нужно, не купили? Ну, значит, у вас тоже будут цветочки сегодня же вечером… красные и синие… Только расцветут они на ваших хорошеньких задницах!

— Такие же, как тот, что вдруг распустился у тебя под глазом? — не удержалась от ехидного шепотка Лаис.

Маура зашипела было какую-то ответную гадость, запоздало пытаясь прикрыть немалый синяк на лице, который, конечно же, был оставлен ревнивым Хереей, но тут раздался возмущенный голос наставницы:

— Чем же вы были заняты, что ваши корзины пусты?!

— Просто все наши покупки лежат в моей корзине, — спокойно ответила Гелиодора. — Я ее оставила у одного торговца, чтобы не тащить сюда, к алтарю, она слишком тяжелая. Позволь, госпожа, сбегать за ней!

— Мы не можем ждать тебя, — проворчала наставница. — Наступает время обеда. Мы пойдем вперед, а ты догонишь. Но будь осторожна! Ходят слухи, что кто-то похищает одиноких гетер…

— Да ведь я еще не гетера, — спокойно сказала Гелиодора, улыбнулась подругам и исчезла в скоплении людей.

Лаис и Нофаро переглядывались, но не осмеливались обменяться словом: Маура и преданная ей, как собака, рыжеволосая Клития, навострив уши, не отставали от них.

Девушки были встревожены, потому что прекрасно понимали: даже если Гелиодора сейчас носится по торговым рядам, разыскивая и покупая все нужные вещи, она ничего не успеет! Ведь к обеду все торговцы сворачивали свои дела, отправлялись поесть да поспать до того времени, пока не спадет послеполуденная жара, и вновь открывали лавки только к вечеру.

Однако, к несказанному изумлению подруг, Гелиодора догнала процессию аулетрид, неспешно тянущихся к Акрокоринфу, довольно скоро. Она была налегке, а позади торопливо шагал носильщик, сгибаясь под тяжестью немалой корзины, доверху наполненной теми самыми многообразными мелочами, которые девушки должны были купить.

Заглянув в корзину, наставница довольно кивнула. Лица Мауры и Клитии сморщились от злости, а Лаис и Нофаро с превеликим усилием сдерживались, чтобы не вытаращить глаза и не засыпать Гелиодору вопросами, как же ей удалось совершить такое чудо. Впрочем, она сама понимала, какое любопытство раздирает подруг, и не стала их долго томить.

— Пока некоторые бегали к писцу, а некоторые целовались под прилавком, я все купила, — пояснила она тихонько, чтобы не услышал никто, кроме подруг. — Вы обе были заняты довольно долго, и я многое успела сделать.

— Благослови тебя Афродита! — в один голос прошептали Лаис и Нофаро.

… — О чем ты думаешь, Лаис? — вдруг раздался голос наставницы и оторвал ее от воспоминаний. — Очнись! Девушки, если вы не будете внимательны и сосредоточены на моих матиомах, то не научитесь хорошо танцевать. Глубокая ошибка думать, что танец — всего лишь беспорядочное перемещение под музыку. Гетера должна помнить, что для нее танец — прежде всего средство как можно выгоднее показать свою красоту и грацию и изысканно совлечь с себя одежды, возбудив мужчину до последней степени. Скажем, фригийский танец обратит внимание зрителей на стройность и легкость ваших ног. Для критского танца вы должны развить мышцы верхней части тела и талии так, чтобы ваши груди и плечи могли то страстно дрожать, то двигаться плавно и томительно, словно от кончиков одной руки до кончиков другой перетекают волны. Ионийский танец покажет соблазнительность ваших бедер, которые будут жить словно бы своей собственной жизнью, когда все ваше тело неподвижно и вы стоите на месте. Стопы развивает и делает соблазнительными лаконский танец…

С тех пор, как Дарей отправил гонца в Афины, минул месяц, и Лаис казалось, что время ее жизни еще никогда не тянулось так медленно.

Она воображала, как в Коринф вместе с гонцом приезжает Элий, вызванный женой Фания, как несчастного Килиду освобождают и возвращают ему имя и положение. Конечно же, привольная, спокойная жизнь дома скоро вернет ему память!

Однако гонец приехал один и привез нерадостные вести: он не нашел жену Фания, потому что она уехала некоторое время тому назад вместе с мужем. В доме хозяйничал молодой домоправитель, который был очень обеспокоен тем, что господа так долго не возвращаются.

Гонец отдал ему письмо Лаис и просил передать известие в Пирей, Элию. Домоправитель уверил его, что все исполнит.

— Теперь не тревожься, Лаис, — успокаивал ее Дарей, который снова привел водоносов в храм и улучил минуту перекинуться словечком с Лаис. — Гонец сказал, что домоправитель Орестес поклялся ему известить Элия и вскоре приехать за Фанием.

Лаис покачнулась, и Дарей едва успел поддержать ее:

— Что с тобой?!

— Орестес? — повторила Лаис, не слыша своего голоса. — Так он жив?! Неужели это возможно? Твой друг рассказал, как выглядит этот Орестес?

— Да, он упомянул, что у него синие глаза и золотистые волосы.

При этих словах Лаис чуть не разрыдалась. Орестес… Неужели он жив? Возможно ли это? Какое счастье! Наверное, Фаний пожалел прекрасного юношу и решил не убивать его. Любопытно бы знать, зачала жена Фания столь желанного ими ребенка? Она исчезла одновременно с мужем… Где она может быть? Неужели отправилась с ним в путешествие и тоже попала в рабство?

Да, ответы на эти вопросы удастся получить не скоро — только когда Орестес приедет за своим господином.

Лаис пришлось смирить нетерпение и ждать.

Договорились, что Дарей непременно даст знать, когда Орестес появится в Коринфе: по их расчетам, это должно было произойти через три-четыре дня. А в ответ Лаис пообещала обязательно прогуливаться вместе с Нофаро по галереям храма, когда Дарей снова приведет сюда водоносов — конечно, если поблизости не окажется Хереи и Мауры!

Однако время шло, а Орестес так и не появлялся. Может быть, он заболел? Или…

Само собой, Гелиодора и Нофаро прекрасно знали, как обеспокоена Лаис, и разделяли это беспокойство. Добросердечная Нофаро тоже была убеждена, что Орестес вот-вот приедет за своим господином, а Гелиодора до поры до времени помалкивала.

— Филлис рассказывала, как на Крите проводят день Гермеса, — вдруг сообщила она однажды Лаис. — В этот день господа и слуги меняются местами: господин прислуживает рабу, а раб возлежит в его покоях. Дозволены любые вольности между рабами и господами. Если хозяйка захочет отдаться всем своим рабам, хозяин не может ей помешать. И мстить тем рабам, которые имели дело с его женой, он тоже не должен! В день Гермеса раб даже волен побить хозяина…

В голосе Гелиодоры звучали странные нотки, и Лаис взглянула на нее внимательно.

— Что ты этим хочешь сказать? — не поняла Нофаро.

— Я хочу сказать, что некоторые рабы иногда желают продлить праздник Гермеса на вечные времена, — пояснила Гелиодора.