Внутри меня будто что-то обрывается, и перепуганное сердце, пропустив удар, бросается диким галопом.

Не дожидаясь никаких объяснений, я поднимаюсь и выхожу из кабинета с полной уверенностью, что больше никогда сюда не вернусь.

Уеду, вернусь в Москву и проверюсь в нормальной клинике, у нормальных специалистов. Конечно. Сама ведь говорила, мы живем в двадцать первом веке, когда медицина может практически ВСЁ. Люди лечатся и спокойно живут с куда более серьезными, опасными диагнозами.

А у меня всего лишь щитовидка.

Это не может быть так страшно, как рисует Марина Викторовна!

Не может же?..

Надо будет, я и к дяде обращусь, объясню ему ситуацию.

Он поможет. Обязательно поможет. Я знаю! Дядя не откажет мне, не имеет права.

Я все испробую, пойду на любые риски, но я никому не позволю убить своего ребёнка!

Это крошечное существо – все, что у меня осталось в память о прошлом. Моя единственная семья. Я не могу потерять и его!

Проношусь мимо той зловредной санитарки и захлопываю дверь палаты прямо у нее перед носом. Слышу приглушенные ругательства, но не реагирую.

Плевать на неё!

Плевать на них всех!

Пусть подавятся своим общественным мнением, а меня оставят в покое.

Я не собираюсь ни перед кем отчитываться. И позволять себя унижать я тоже не буду, довольно!

Достаю из-под старой скрипучей кровати сумку со своими вещами, Дима привез ее еще вчера ночью. Выхватываю первое, что попадается под руки – синие джинсы и тонкий лавандовый джемпер.

Одеваюсь быстро, стягиваю длинные волосы в хвост и выхожу в коридор.

Минута, и все бумаги подписаны. Я отказываюсь от госпитализации и беру всю ответственность за это на себя. Больница и врачи делают то, что умеют лучше всего — тихонько умывают руки.

Я же ухожу молча, с высоко поднятой головой.

Правильно говорят, чем сильнее тебя бьет жизнь, тем сильнее ты становишься. Одного не пойму – сколько еще ударов эта плутовка приберегла для меня? Когда уже этот ужас закончится и я смогу спокойно выдохнуть?

Ответ приходит сам собой: «Когда ты научишься жить, не оглядываясь ни на кого».

Я останавливаю такси, называю водителю адрес бабы Софы и торопливо набираю номер подруги. Больше мне не к кому обратиться. По крайней мере пока.

Арсен

Несколько секунд сижу в прострации, пытаясь переварить полученную информацию.

От услышанного глаза лезут на лоб, а губы растягиваются в кривой усмешке.

Не могу поверить, что все это происходит со мной. Где камеры? Где конфетти и крики друзей: «Арс, улыбнись! Тебя снимает скрытая камера.»

Вот только ни друзей, ни объективов я не наблюдаю. Ничего, кроме сосредоточенной физиономии начальника моей службы безопасности и сухого текста экспертной оценки по обстоятельствам недавней аварии.

Тормоза в моей машине были повреждены. Такое не происходит просто так.

Вывод один — меня пытались убить...

И если бы не крошечная случайность, заставившая меня в последний момент отказаться от поездки на новый объект...

Холод растекается по венам, бьет в позвоночник тысячей острых иголочек. Меня ведет, крутит от хоровода запутанных мыслей, не отпускает ни на секунду.

Поднимаю ошалелый взгляд на Игнатова, встречаюсь с ним глазами.

Еще одна секунда уходит на то, чтобы в очередной раз обдумать услышанное.

– Есть предположения... – слова даются с трудом, приходится проталкивать их силой, – кому... кому выгодна моя смерть?

Игнатов молча поднимается и кладет на стол черную папку.

Подготовился значит, даже список составил. Уважаю.

Смотрю на него и уже в который раз убеждаюсь, что не зря плачу ему такие бабки. Этот человек точно знает свою работу, ему не нужно ни о чем напоминать.

– Чаще всего во главе угла стоит корысть, – сообщает Игнатов, раскладывая передо мной бумаги. – В первую очередь предлагаю проверить твоих конкурентов. Самых эмоционально нестабильных из них, — уточняет хмуро, — кто реально мог решиться на чернуху.

Он тычет на страницу с физиономией Мамотова, «славную» репутацию которого знает чуть ли не каждый в городе. Конечно, Павел Юрьевич тот еще жук, изворотливый, скользкий... но он трус. Самый настоящий. Таких ещё поискать надо.

Нет, он точно не при делах.

Следующий подозреваемый – мой бывший зять...

Твою ж мать!

От одного его имени меня уже воротит. Смачное ругательство слетает с губ.

Пару мгновений просто пялюсь на фотографию Саргиса. Сканирую.

Воспоминания режут память, скользят по коже отравленной жижей.

В башке настоящий винегрет, а по венам с невероятной скоростью разгоняется пламя ненависти.

Когда-то я считал его своим другом, доверял, с сестрой познакомил... впустил в семью.

Сколько лет прошло?

Моей племяннице уже четыре, за все это время она ни разу не видела своего отца. Ни разу.

Я все ради этого сделал.

И не жалею! Ни капли.

И снова сделаю, если потребуется!

Такие твари, как Сагарян, вообще не должны жить.

Пусть скажет спасибо, что я не убил его, а заставил отвечать за все по закону. Хотя теперь понимаю, что нельзя было этого делать.

Мразь, посмевшая поднять руку на мою беременную сестру, не заслуживала ничего, кроме смерти. Причём самой лютой и изощренной её вариации.

Дыхание перехватывает, сдавливает тугим узлом. Чувствую как пульс зашкаливает, а руки сами сжимаются в кулаки.

Убить гниду. Найти и закопать где-то в лесу. Живьем. Чтобы орал и жрал землю горстями. Чтобы его последние секунды были такими же жуткими, пустыми и безнадежными, как искалеченная жизнь моей сестры после того, как он прошелся по ней разрушительным ураганом...

А меня снова в прошлое выбрасывает. Временные грани стираются, кадры тех дней проносятся перед глазами на быстром повторе.

В то далекое утро я ехал к ним, потому что узнал о финансовых махинациях Саргиса. Хотел поговорить с ним с глазу на глаз, обсудить все... Где-то в глубине души во мне еще теплилась крохотная надежда, что друг не делал этого, не предавал, не мог... Мне казалось я хорошо его знаю. Не хотел верить, что он на такое способен.

Но вся моя вера исчезла в тот момент, когда я увидел на полу их гостиной избитую, истекающую кровью беременную Рузанну...

От яркости этого образа меня прошибает мощнейшим электрическим зарядом.