– Кажется, язык начинает забываться… – притворно вздохнул он. – Ещё чуть-чуть, и ответ поглотит тьма.

– Ля-ля-ля-ля-ля-ля, – донеслось вдруг снаружи.

Адам нахмурился и крикнул:

– Проваливай с моих земель, пока я не приказал бросить тебя в темницу!

Рядом с палаткой фыркнули, завозились и запели ещё громче.

Мальчик шумно выдохнул, выполз из замка и вскочил, уперев руки в бока.

– Кому я сказал?!

– Это и моя лужайка тоже, – возразила Алисия, подтаскивая к палатке коробку с себя ростом. К радужным ногтям на ногах прибавились старательно приклеенные пайетки в виде золотых звёздочек. И судя по застывшей по краям гелеобразной массе, клеем «Момент».

– Ты можешь выбрать любое другое место, – возмущённо обвёл рукой двор Адам.

– А я хочу здесь!

Девочка вытащила лак с розовыми блёстками, потрясла его и принялась мазать ногти на левой руке.

– Нет, ты хочешь подслушивать! – вскипел «лорд».

Алисия, которая словно прошла мастер-класс по выведению из себя девятилетних братьев, подула на ногти, спрятала пузырёк, улеглась на спину на дне коробки и опустила на глаза солнцезащитные очки в форме ладоней, хотя солнце уже наполовину село.

От дома отделилась Мирабэль с подносом, на котором возвышались четыре стакана с таким ядрёно-жёлтым лимонадом, что во рту сразу стало кисло.

– М-а-ам! – воззвал к верховной справедливости Адам. – Скажи ей, пусть уйдёт!

– Не будь жадиной, Адам, места на всех хватит. Сестра ничем тебе не мешает.

– Она улеглась на мою конюшню!

Вопли землевладельца остались не услышанными.

– Я кукла, – сообщила матери Алисия и помахала зелёной ленточкой. – Накроешь меня крышкой и повяжешь красивый бант?

– Конечно, дорогая, сейчас только отдам это нашим гостям. Вот, инспектор, возьмите.

Касинель вылез из палатки и, поблагодарив, взял стакан. Два других были просунуты мне внутрь.

Хмурый Адам снова забрался в палатку и закрыл молнию. Голоса снаружи стали тише: беседа между Мирабэль и Касом потекла по наезженному руслу прилично-безопасных тем. Женщина интересовалась подвижками в деле поимки маньяка и выражала сочувствие инспектору в связи с «ограблением» и причинёнными страданиями.

– Тебе какой? – бодро поинтересовалась я у Адама, поигрывая стаканами, и сдвинула их вместе, чтобы сравнить уровень жидкости. – Вот в этом вроде побольше – держи.

Он молча поднял рыцаря и продолжил штурм стены, не обращая на меня ни малейшего внимания.

– Адам, – негромко позвала я уже обычным голосом, отставив лимонад. – Ты не хочешь даже взглянуть на меня? А ведь когда-то мы неплохо ладили.

Рыцарь вступил в остервенелую схватку с гномом.

– Или уже забыл?

Адам прервал поединок и вскинул на меня глаза, в которых плескался уже не холод, а жгучая обида.

– Это ты забыла! Как стала встречаться с мистером Я-Самый-Крутой, ни разу даже не зашла к нам.

Я растерялась от такого напора.

– Прости, у меня были дела… Но я думала, что и ты занят!

– Фигня! – Рыцарь вынес полстены одним ударом, и разноцветные кубики брызнули во все стороны. – Тебе просто стало со мной скучно. Ты заделалась такой же важной, как он, и забыла даже, что мы собирались в астрологический поход! Я тебя четыре часа в саду прождал и потом две недели лежал с температурой и смотрел «Губка Боб», потому что другие каналы не показывали. А когда выздоровел, ещё две недели просидел под домашним арестом, из-за того что тогда сбежал.

Внутри у меня что-то сжалось. Накатил стыд, какого я ещё не испытывала. И что самое ужасное, Адам был совершенно прав: за всё своё безоблачное лето счастья рядом с Арием я ни разу о нём даже не вспомнила. Нет, была пара моментов, когда при виде увитой розами калитки мелькала мысль, что неплохо бы заглянуть, но она так мыслью и осталась. Я забыла про Адама. Сперва потому что была очень счастлива, а потом потому что слишком несчастна. И вспомнила, лишь увидев сегодня досье.

В тот вечер, когда я должна была зайти за ним и отпросить у Мирабэль, Арий впервые пригласил меня на свидание, и девятилетний мальчик, всю весну грезивший походом и мечтавший нарисовать свою карту звёздного неба, просто вылетел из головы.

– Прости меня, Адам, – тихо произнесла я. – Ты прав, я повела себя дурно. Друзья так не поступают.

Он принялся угрюмо восстанавливать стену. Я подняла красный квадратик и заделала одну из брешей.

– Мы ведь всё ещё друзья?

Мальчик забрал у меня следующий элемент и сам воткнул в зазор.

– Ты так говоришь, потому что хочешь узнать ответ у загадки. Тебе важен только этот дурацкий стишок!

– Неправда, Адам. Да, признаю, что пришла сюда из-за него, но теперь мне бы просто очень хотелось, чтобы ты улыбнулся мне как раньше. Можешь не верить, но обещаю, что отныне изо всех сил постараюсь загладить свою вину. Однако если прямо сейчас ты скажешь, что не желаешь иметь со мной ничего общего и твоя дружба потеряна для меня навеки, я пойму и больше не побеспокою.

Занесённый над стеной кубик замер. Адам опустил руку, помолчал и отвёл глаза.

– Не хочу, чтобы ты ушла насовсем.

– Очень этому рада, потому что я тоже не хочу уходить насовсем.

Он поднял ресницы и робко улыбнулся.

Вжикнула молния, и мы оба заморгали от направленного в глаза луча фонарика. В палатку просунулась кудрявая голова Алисии.

– А о чём вы тут болтаете?

Мирабэль удалялась по направлению к дому с пустым подносом.

– Тебя это не касается, – к Адаму мгновенно вернулись властные нотки, – ты ещё слишком маленькая. И вообще, не мешайся, мне нужно сказать инспектору что-то важное.

– Я то-о-оже хочу знать важное! И я не ма-а-ленькая!

– Нет, – отрезал Адам.

– Сейчас же говори! Иначе я расскажу Виски, что ты прячешь её фотографию в комиксе про Человека-паука! – Голубые глаза широко распахнулись, ладошка прижалась ко рту. – Ой…

Адам покраснел до корней волос и начал подниматься, но в этот момент с крыльца раздался голос Мирабэль, зовущей дочь, и Алисию как ветром сдуло.

Касинель приблизился и присел перед входом в палатку.

– Ты желал мне что-то сказать, Адам?

Покосившись на меня, мальчик ткнул в нарисованного «жука».

– Это табурет.

– Табурет? – не поняла я.

– Да, только перевёрнутый. Ну, или не табурет, а стул – и то, и то подходит, но у стула есть спинка, так что скорее всё-таки первое. Видишь: «Пятеро братьев на крыше стоят» – значит, он вверх тормашками. «Очей не имея, вперились в небо» – я пробил на телефоне, что такое «очи», и у табурета сто пудов нет глаз!