Можно как угодно квалифицировать жестокость Сталина по отношению к отступникам, предавшим коммунистическую идею (в его понимании), но в тех условиях международной напряженности, холодной и горячей войны против СССР, которая шла во весь период существования нашей великой державы, его подход к членам правящей партии был обоснован и даже, пожалуй, оправдан.

Сталин всегда предъявлял повышенные требования к членам партии, а к руководителям — вдвойне. Это коренным образом отличало период его правления от всех последующих. Если он и организовал, как пишут иные антисоветчики, большой террор, то почти исключительно по отношению к партийным руководящим работникам, представителям карательных органов и т. п.

В чем уж никак нельзя обвинить Иосифа Виссарионовича, так это в двуличии, лицемерии, расхождении слова и дела. В своих высоких требованиях к членам партии он не делал никаких поблажек, никакого снисхождения себе или своим близким.

Говорят, во время войны, когда ему сообщили о возможности обменять его пленного сына Якова на пленного немецкого фельдмаршала, он будто бы ответил: «Я офицера на маршала не меняю». Это неправда. Вообще, реплика не в духе Сталина.

В действительности, по свидетельству очевидца, когда Берия предупредил Сталина, что сын его может погибнуть, Верховный главнокомандующий ответил просто, честно и достойно:

— На фронте каждый день гибнут мои сыновья.

«Уходя от нас, товарищ Ленин завещал нам хранить единство нашей партии, как зеницу ока. Клянемся тебе, товарищ Ленин, что мы с честью выполним и эту твою заповедь».

Безусловно, таков был едва ли не главный ленинский завет. До самой последней возможности Ильич призывал, доказывал, убеждал в необходимости избежать раскола в руководстве и вообще в партии. Но как это сделать?

Разногласия в партии неизбежны. Единство мнений в тех или иных важных вопросах даже в небольшой группе людей сохранить нелегко. А тут речь идет о сотнях тысяч членов партии, десятках руководителей, имеющих собственные, порой выстраданные в тюрьмах и ссылках убеждения, пристрастия, теоретические взгляды. Тем более что общество вступило на неизведанный исторический путь.

В армии единство сохраняется благодаря, прежде всего, принципу единоначалия. Троцкий и его сторонники упрекали партию большевиков — еще при жизни Ленина — в жесткой армейской системе подчинения начальству. На первый взгляд, этого требует строжайшая партийная дисциплина, установленная в ВКП(б).

Сталин, опровергая троцкиста Рафаила, пояснил отличия армейской дисциплины от партийной. Первая принудительна, вторая добровольна. Высшая мера наказания в армии расстрел, в партии — исключение из ее рядов. Военнослужащий материально полностью зависит от своего начальства, в партии — наоборот, а руководство не назначается, а выбирается.

«Разве не ясно, — пишет Сталин, — что наша партия, проделавшая три революции, разбившая Колчака и Деникина и потрясающая ныне основы мирового империализма, — что эта партия не вытерпела бы и одной недели… военного режима и приказного строя… что она мигом разбила бы их и поставила бы новый режим?..

Но страшен сон, да милостив бог… Рафаил спутал партию с армией и армию с партией, ибо он, очевидно, не знает толком ни партию, ни армию».

Сталин в таких вопросах разбирался прекрасно. Только вот дисциплину в партии он постепенно вводил не менее строгую, чем в армии. Это проистекало из его понимания «передового отряда рабочего класса» как религиозного ордена. Такова была поистине партия нового типа.

Сторонники буржуазной демократии полагают, что в России после трех революций и Гражданской войны победившая партия могла позволить себе сомнительную, но весьма выгодную роскошь быть парламентской. Такая организация, стоящая во главе государства, быстро бы распалась на фракции, группы, которые, в свою очередь, стали бы образовывать вокруг себя сторонников, превращаясь в альтернативные партии.

Теперь им уже было бы не до государственного строительства. Будь они хоть пролетарскими, рабочими, крестьянскими или какими-то другими по названию, их главной целью, как полагается в буржуазных демократиях, стала бы борьба за первенство, за власть, за увеличение числа своих сторонников. В национальных республиках местная элита постаралась бы обособиться, чтобы превратиться в единовластные структуры…

В результате, как нетрудно догадаться, сначала СССР, а затем и РСФСР потерпели бы полный крах, последовательно разваливаясь на куски. Этим не преминули бы воспользоваться окружающие хищные государства, привлекаемые природными богатствами и людскими ресурсами России. Сталин понимал, что без опоры на монолитную партию, как на спинной хребет, новое, во многом еще неоформленное, рыхлое, ослабленное и терзаемое противоречиями общество не устоит.

Странно, что такие простые соображения не приходили в голову оппозиционерам, в частности, Троцкому. Он-то, казалось бы, являлся идеологом и приверженцем строжайшей армейской дисциплины как в армии, так и на трудовом фронте. Почему он вдруг затеял внутрипартийные дискуссии, выступая, не всегда открыто, за допустимость фракционной деятельности?

Одно из двух. Либо таким образом он стремился захватить власть и на свой лад установить общественный порядок. Либо его мог устроить и вариант расчленения страны на части и начала новых междоусобиц.

* * *

Троцкий — фигура во многом до сих пор остающаяся загадочной. Не потому, что у него были какие-то трудно понимаемые мудрые идеи (таковых у него не было и в помине). И не из-за каких-то необычайных, не поддающихся разумению личных качеств. На мой взгляд, он всегда был тем самым «парламентским» деятелем, с которым его сравнил Зиновьев, более или менее хорошо и достаточно близко его знавший. Лев Давидович с молодости привык провозглашать одно, а думать другое. Так было, безусловно, не всегда, но достаточно часто.

Рассматривать публицистические, политизированные, в основе своей демагогические работы Троцкого так, словно это научно-философские исследования или искренние откровения, по меньшей мере наивно. Он был ярким, хотя и не глубоким, политическим деятелем, да еще находившимся в яростной оппозиции к существовавшему в России строю. Можно ли требовать от него объективного анализа и научно выверенных обобщений? Он по всем позициям проиграл Сталину схватку за власть, подведя многих своих искренних сторонников под высшую меру наказания сначала по принципам партийным, а затем и военным.

Находясь в таком положении, не только он, но и многие, почти все нормальные люди не будут склонны к философским умозрениям. Одни найдут в себе силы признать правоту победителя (тем более, когда схватка была открытая и победа бесспорная). Другие будут упорствовать, поливать словесной грязью противника, всеми правдами и неправдами стремясь доказать свое превосходство над ним (теперь уже на словах) и оправдать свое поражение.

Загадочность Троцкого в том, что неясно, какие цели он преследовал, разжигая революционный пожар и внося смуту в партию. Во что он верил? Не на словах, а в глубине души? Для чего нужна была ему мировая революция? Разве он мечтал о благе пролетариев? Весьма сомнительно. Мечтал о благе народа? Какого? Во всяком случае, не русского. Да и вряд ли он заботился о благе еврейского народа. Судя по всему, он не был националистом.