– Я не войду.

Лицо мужа помрачнело.

– Но… почему?

– Я общалась с больными, с зараженными людьми. Мы в тесном контакте с вирусом, Фонг. Это все равно что ходить в двух шагах от кратера действующего вулкана.

– Ты привыкла.

– Не к таким тревогам. И потом, мне пришлось снять маску, проходя через пост охраны, и жандарм говорил мне прямо в лицо. Он наверняка контактировал с вирусом в тот или иной момент. Это было бы неосторожно. Подождем несколько дней, посмотрим, как будут развиваться события.

Фонг приложил ладонь к стеклу:

– Ты сегодня потеряла подругу. Как ты можешь просить меня оставить тебя одну?

– Это была коллега.

– Надень маску и иди ко мне, Амандина. Пожалуйста.

Молодая женщина покачала головой. В глазах ее блестели слезы.

– Не настаивай, Фонг. Я не хочу рисковать, даже в маске. Нам и без того достаточно трудно.

– Хорошо. Тебе решать.

Амандине было невыносимо видеть его таким, бессильным, зависимым. Муж сжал губы и добавил:

– Пойду заварю себе чай.

– Я тоже.

Чай… Какое-никакое облегчение, замена словам, которых они не находили, стоя лицом к лицу, разделенные гнусным стеклом. Они разошлись каждый в свою сторону, включили чайники, но одинаковые жесты лишь углубляли разделявшую их пропасть. Они вернулись и сели друг напротив друга.

– У тебя шла кровь изо рта? – спросил Фонг. – А руки и ноги очень красные. Ты больше полутора часов пробыла в ванной.

– Я не заметила.

Фонг вздохнул:

– Я получил счет за воду, расход почти удвоился в последние месяцы. Ты все чаще принимаешь душ, и все эти средства, которыми ты мажешься, которые глотаешь… Ты меня тревожишь.

– Ничего особенного. И потом, там была паутина, поэтому я задержалась.

– Паутина? Притом что ты драишь все несколько раз в неделю? Я не видел ни одного паука, с тех пор как мы сюда въехали.

– Был паук, говорю тебе.

Она опустила рукава, чтобы скрыть красноту, и переменила тему:

– Этот чудный день закончился бесконечным совещанием с Жакобом. Такой тягостной атмосферы я не припомню. Никто не мог толком сосредоточиться. Все думали о Северине. Было ужасно видеть взгляды коллег. После визита полицейских в лабораторию стало еще хуже. В команде царит нездоровое сомнение.

– Сомнение в честности Северины, ты хочешь сказать?

– Да. Это слово «простите», которое она написала на листке…

– Ты думаешь, это может быть связано с тем, что сейчас происходит?

– Я не знаю, Фонг. Ничего не знаю. Эти чертовы полицейские сумели посеять сомнение и в моей голове. Ты бы их слышал. Да она все равно что написала «виновна» у себя на лбу.

Она глубоко вздохнула, все еще думая о паутине.

– Положение серьезное. Очень серьезное.

Фонг поднес чашку к губам и, отпив глоток обжигающего чая, поставил ее на место.

– До какой степени серьезное?

– Это будет официально обнародовано завтра. ВОЗ переходит к четвертой стадии плана пандемической тревоги. «Начало массовой эпидемии во Франции».

Фонг слушал жену, рассказывавшую ему о последних событиях.

– Четвертая фаза, – повторил он. – Это уже серьезно…

– Они применят пункт за пунктом все рекомендуемые меры. Срочные совещания членов Европейского союза… Усиливают санитарный контроль на границах, начинают раздавать антивирусные препараты и комплекты для анализов персоналу в парижских больницах, лечащим врачам… Предприятия по производству масок на низком старте, готовы запустить свои станки. Ректоры академий, директора лицеев, школ получат директивы от Министерства образования на случай заболевания в их учебных заведениях. То же для яслей и детских садов. Они обязаны закрыться при подозрении на грипп. Один детский сад уже не откроется завтра, сегодня зафиксированы два случая, это дети одного из первых выявленных нами больных.

– Это плохой знак. А как насчет связей со СМИ? Ты же видела, в Интернете, на телевидении все кипит. Журналисты заметили, что происходит что-то ненормальное в Институте Пастера, в ИЭН, в Министерстве здравоохранения, внутренних дел. Совещаются, на вопросы не отвечают. И эти умирающие птицы. Теперь журналисты ждут четких и внятных ответов.

Амандина помолчала, взяла чашку и согрела рот горячим чаем.

– Сегодня состоится пресс-конференция министра здравоохранения. Ты прав, их взяли за горло. И потом, школы не закрывают просто так, если не случилось чего-то серьезного.

– Они будут говорить о террористическом акте?

– Они в очень затруднительном положении. Если скажут, рискуют посеять панику, люди будут бояться выходить из дома или кинутся к врачам и в больницы. Могут появиться первые признаки разброда, тогда как вирус еще не вполне распространился.

– Но если не скажут – тоже рискуют, что правда выйдет наружу… Это может быть еще хуже…

– Во всяком случае, мы не должны говорить ровным счетом ничего. Даже у нас с тобой не должно быть этого разговора. Я рискую своим местом и много большим.

– Не беспокойся, Амандина, микрофонов здесь нет.

– Ты уверен, что твой знакомый из ВОЗ не расскажет о нашем обмене информацией?

– Разумеется. В каком положении он тогда окажется, ты не подумала?

Выражение лица Амандины стало жестким.

– Ты должен прекратить с ним отношения. Типы из антитеррористической бригады суют нос в наши дела, после самоубийства Северины они просто озверели. Они обшаривают кабинеты, у них глаза и уши повсюду. Прекрати шарить в Интернете, брось свои изыскания.

Фонг пожал плечами:

– Я ничего не боюсь.

– А я боюсь. Я не хочу, чтобы парни в форме пришли сюда и забрали тебя. Хуже катастрофы не придумаешь. Без тебя я пропаду.

Она помолчала. Нет, она не представляла себе жизни без Фонга. Одна, здесь, в этих аквариумах… Это было невозможно, и при одной мысли об этом начинала болеть голова.

– В любом случае перед правительством стоит нелегкая задача. Оно ступило на зыбкую почву. Как поднять тему H1N1 перед широкой аудиторией? Это сложно, люди мало что понимают в вирусах. Пандемия две тысячи девятого оставила след, она очень всех напугала. Добавь сюда историю о теракте, и…

Фонг натянул на плечи халат. Ему было холодно.

– Вернемся к конкретике. Расскажи мне о вирусе. О ваших последних анализах.

– Данные, которые мы начинаем получать, ужасают. Уровень вторичной заболеваемости у этого H1N1, похоже, очень высок. Один из первых зафиксированных нами случаев, пресловутый Тео Дюрье, который заразился в столовой Дворца правосудия, уже заразил свою жену и двух детей, тех самых, из-за которых закроется детский сад.