- Василий, чего ты от меня хочешь?

- Чтобы у тебя лопнуло твое фирменное терпение.

- Думаю, у тебя уже получается, - заметила жена, с детства привыкшая к фундаментальной роли Евы в истории человечества. А тут родной муж что-то смещает с привычного места, и Ева в главе три еще не Ева, и вообще - в чем дело?

- Хорошо, Вера. Смотри дальше. Видишь: "...будете, как боги, знающие добро и зло". Здесь - боги! С маленькой буквы и во множественном числе. В то время как Он - естественно - с большой буквы и - естественно - в единственном числе. То есть если бы женщина, впоследствии названная Евой, слушала бы змея повнимательнее, то она уловила бы, что ей обещают что-то очень сомнительное. А она, видимо, решила, ну как в твоей "Библии для детей", я читал этот цыплячий бред, - она решила, что ей обещают равенство с Самим. Но ей-то обещают для начала всего две небольшие новации: добро и зло. Ты слышишь, жена? Так называемое добро появляется одновременно с так называемым злом. И употребляемое змеем множественное число - боги - указывает на, прости, ширпотреб. На демонов! Ну хоть это тебе понятно? Змей ей не соврал. А что происходит после? Ну в самом конце главы? А там Бог, выслав их из сада Эдемского, поставил охранником херувима, чтобы "охранять путь к дереву жизни". Понимаешь?

- Нет. Ведь они там, у дерева, уже были... Поели.

- Дура, - добродушно сказал доктор жене. - Это другое дерево. Чему только тебя учила твоя детская книжка?.. Плоды съедены с древа познания добра и зла. Только с него и нельзя было есть. А с дерева жизни - раньше, - когда смерть еще не светила ни мужу, ни жене, можно было есть сколько угодно. Дерево жизни дает бессмертие. А они и так были бессмертными. Вот и ешь сколько угодно. Но теперь, когда они отравлены добром и злом, Бог не может позволить им жить вечно.

- Почему? - не поняла огорченная донельзя жена.

- Потому что они лишили себя первоначальной мудрости. Они носители двухвостого вируса добра и зла. Они - прокаженные. Их надо лечить сначала жизнью, потом смертью. И так до тех пор, пока они не выплюнут все это добро и зло. Потому что если они захотят вы?плюнуть только зло, то им это не удаст?ся, потому что этот товар идет только с довеском - с добром. И наоборот.

- Ты хочешь сказать, что на самом деле нет добра и зла. А что есть?

- Вера, голубушка, все есть, но только в одной посуде. В коктейле. И самая большая иллюзия - их борьба. У них не борьба, а чудненький благополучный симбиоз. Это люди теперь сами, от скуки, позабыв Завет, пользуются словечками и сочиняют закончики, направленные на борьбу... и так далее. Ни закона, ни благодати.

Профессор вернул Библию на полку и устало плюхнулся в свое кресло. Тишина. Жена молчит, глядя в затухающий камин. Замерли семейные демоны.

- Что же нам делать? - безмысленно спросила жена.

- Тебе - готовить Тиму к отъезду. Мне - звонить матушке-настоятельнице и ехать с Тимой. Без тебя, извини.

Вера встала и порылась в карманах домашнего платья, отыскивая носовой платок. Мир ее иллюзий, убеждений, симпатий, надежд и привязанностей треснул беззвучно, и будто вылетела засидевшаяся в старом теле душа и пошел серый дым ее спутного следа, а тело еще не освоилось без привычной нагрузки.

- Ты вообразил себя всемогущим. Всевышним в рамках отдельно взятой клиники. Я не могу так жить!.. - Она опять заплакала.

- Плачь. Но живи. И кем бы я себя ни вообразил, это не меняет моего решения, которое, надеюсь, в конце концов станет нашим.

- Ты думаешь, что возвращаешь Тиму в рай?

- Если хочешь - да. Потому что здесь, в миру, у нее как раз открылись глаза. И вот-вот начнется познание добра и зла. А я не должен быть пособником этого бездарного поединка, если я могу хоть один раз в жизни предотвратить его - вместо того чтобы лечить последствия, чем я вдосталь назанимался в этой жизни.

- Ты просто не любишь ее так, как я! - Слезы потекли рекой.

- Совершенно верно. Я люблю ее по-другому. Ты привязана, прикована к своему творению. Но ты забыла, что с того момента, как Тима выздоровела - с твоей точки зрения, конечно, - она, во-первых, напрочь забыла свое странное детство вместе с юностью, во-вторых, твою великую роль, а в-третьих, Тима, считай, наконец заболела по-настоящему. Обычностью, нормальностью заболела. То есть впереди неизбежный грех - добро и зло. И от этого я не берусь ее лечить. Ни за что.

За окном рявкнула пожарная сирена. Вера вздрогнула и вскрикнула:

- Слушай, ну а если вдруг завтра в дороге машина наскочит на какой-нибудь камушек, подпрыгнет, Тима испугается, ее человеческие, внешние глаза опять закроются, вернется преж?нее, мозговое, зрение, ну вдруг после какой-то очередной встряски все переключится на старый лад, - кем ты будешь себя воображать? Она нарвется уже на настоящую драму...

- С той же и даже большей вероятностью она нарвется на драму и даже на трагедию, оставаясь здесь, с нами. Вот ты хотела отдать ее в какое-то ученое заведение. Ты хоть думала, чем это грозит? Прежде всего - социальные отношения: они в любом случае у нее окажутся уникальными. Это будет встряска посильнее камушка на дороге. Это пожар в сухой, как солома, душе, неготовой к жизни взрослых. И я, как ты верно подметила, не всемогущ, чтобы бестрепетно и постоянно держать руку на пульсе всех ее коллизий, адекватно оберегать, направлять, спасать, лечить неизвестно от чего еще... Я не являюсь филиалом какого-нибудь научно-исследовательского института мозга, а Тима не крыса для экспериментов. И не собака Павлова.

- Ты больше не хочешь ответственности, - продолжала свое жена, горько плача и шаря по карманам, словно отыскивая завалившуюся за подкладку шпаргалку.

- Я никогда не хотел ответственности. У меня ее и не было.

- Вот именно - не было. Особенно когда невесть зачем отправил девочку в магазин, отчего все и перевернулось...

- Не передергивай. Зачем отправил - я знаю, и ты знаешь. Но все действительно перевернулось. Значит, моя роль в ее судьбе окончена. Раз твой любимый Бог не воспрепятствовал этому судьбоносному походу Тимы в супермаркет, значит, такова Его воля. Значит, ее созревание для этого античуда имеет смысл, неизвестный нам, потому все и состоялось так мгновенно.

- Может быть, Он этим и хотел показать: вот другой мир, Тима, зримый глазами, слышимый ушами, посмотри, подивись! - У жены профессора затеплилась слабая надежда переспорить его.

- Во-первых, Он не склонен к беспочвенному хвастовству перед первой попавшейся девчонкой. Во-вторых, я битый час цитировал тебе Библию, чтобы показать - как Он изначально относился к тем, у кого после извест?ного завтрака с плодами открываются глаза. Как говорят в детсаду, первое слово дороже второго. Я предпочитаю постигать Его волю из первоисточника, а не из сопливых озарений сентиментальной бабы. Прости, дорогая! - отрезал профессор.

- Прости, Господи... - прошептала жена профес?сора.

- Вот и скажи это Богу.