Сильвия отметила, какое впечатление она произвела на капитана, и поняла, что он ослеплён её видом настолько, что даже слова не может вымолвить, и, надо сказать, что отметила это она с неизъяснимым удовлетворением.

****

Вечером, в доме миссис Трелони, после тихого обеда, во время которого говорили сплошь о делах, связанных с морской торговлей, сквайр, помолчав, сказал:

– Мы ничего не нашли, Труда… Ничего. Никаких сокровищ, ни намёка.

– Да, я уже поняла это, – эхом отозвалась миссис Трелони.

С минуту все молчали, слушая треск дров в камине, и вспоминая всё то, что произошло за это время с ними. Раздался бой часов, отбивающих положенное время, им эхом ответили часы в других комнатах. И вдруг…

– Но как же так? – вдруг вскричал капитан, вскакивая на ноги. – Я ничего не понимаю! Миссис Трелони! Нельзя ли нам посмотреть опять те самые «дурацкие вещи»? Может быть, мы что-то в них пропустили?

И тут все встали, зашевелились, заговорили друг с другом о чём-то, что-то друг другу объясняя и доказывая, кажется, одно и то же, но всё громче, беспорядочнее и настойчивее, а свечи вдруг разом мигнули, поколебались прибито и загорелись вновь, и даже гораздо ярче, чем прежде. Только этого никто не заметил, потому что все бросились из гостиной в потайную комнату, и уже потом дворецкий Диллон, непостижимый в своём величии, тихо и важно внёс туда канделябры.

Только этого опять никто не заметил, потому что все принялись доставать из заветного сундука те самые достопамятные предметы.

Мистер Трелони тут же стал опять проглядывать манускрипты. Потом он оставил их и опустился на корточки перед сундуком. Он осматривал его, ощупывал, нажимая на всякие выпуклости, но ничего нового не обнаружил. Он огляделся по сторонам, и его потеплевший взгляд остановился на миссис Трелони, которая помогала капитану.

Капитан за это время составил на столе установку «волшебного фонаря». Ему принесли таз с водой, подали табак, – в общем, всё было подготовлено.

– Давайте посмотрим ещё раз внимательно, – сказал он в напряжённой тишине.

И вот опять погашены канделябры, опять тяжёлый и душный дым стелется над столом. Опять возникает феерическое видение то ли замков, то ли гор, то ли замков в горах, опять наши герои смотрят в подзорную трубу.

Всё как прежде. Нет только Томаса Чиппендейла. Его место заняла Сильвия, которой капитан передаёт зрительную трубу, когда приходит её черёд смотреть фата-моргану. Их руки встречаются – случайно ли? Капитан заходит к ней со спины, чтобы показать, куда надо смотреть. Он почти обнимает её. Сердце стучит на всю комнату… Его сердце или её? В сумраке его глаза таинственны и прикрыты ресницами, а её бездонны. Взгляд опущен. Потом смотрит в упор. Опять опущен… Чей-то короткий вздох – его или её?

– Вы видите птицу? – спросил капитан Сильвию.

– Нет, я вижу водопад, – ответила она эхом.

Свечи мерцают, прогорая. Тени становятся гуще, насыщеннее, и видение замка Морганы исчезает.

– Знаете, господа, мне кажется, нам надо позвать доктора Легга, – сказал капитан, когда зажгли канделябры.

– Да! Верно! И Платона, – быстро ответил тот и добавил, обращаясь к миссис Трелони: – Труда, тебе непременно надо с ними познакомиться!

За Платоном и доктором тут же послали слугу, а пока мистер Трелони стал рассказывать дамам удивительную историю африканца, которую мы уже знаем. Миссис Трелони ахала и поглядывала на капитана искоса. Потом она спросила его с неясной улыбкой, грациозно склонив голову набок:

– Ах, Дэниэл! Как вы только не побоялись спуститься в трюм? Какой вы храбрец!

– Это было не страшно, мадам. Со мной были мои пистолеты, – ответил капитан и галантно поклонился.

Всё это время Сильвия переводила глаза с капитана на мать и тоже улыбалась, но улыбка её скорее напоминала трагическую карнавальную маску, застывшую, холодную, картонную.

И вдруг она громко произнесла, обращаясь к капитану:

– Капитан Линч, вы обзавелись рабом? Очень в духе времени…

И столько насмешки и даже, как капитану показалось, презрения было в голосе девушки, что он побледнел, у него дрогнули губы… «А вот этого я от Сильвии не ожидал», – подумал капитан, мрачнея.

– Ну почему сразу рабом? – поспешил заступиться за капитана сквайр. – Наш Платон…

– Платон – мой матрос, мисс Сильвия! – ответил капитан: он не нуждался в защитниках ни перед кем, особенно перед женщинами.

– Сильвия! Как ты разговариваешь с нашим гостем? – вскричала миссис Трелони: она ничего не понимала.

Мистер Трелони посмотрел на Сильвию, на капитана и опять на Сильвию: он, кажется, начинал кое-что понимать.

– О, простите капитан Линч! У меня что-то голова разболелась. Видно от табака! – проговорила Сильвия, вся вспыхнув до корней волос.

– Ах, дорогая! Да ты вроде, как в лихорадке! – воскликнула миссис Трелони, только тут заметив состояние дочери.

– Мама, я пойду к себе. Мне надо дописать письмо лорду Грею, – сказала Сильвия и, опалив капитана гордым взглядом тёмных глаз, встала и пошла к выходу.

Юбки её грозно зашелестели.

Капитан поднялся и склонился в низком поклоне. Мистер Трелони, проводив Сильвию до двери, посмотрел на неё внимательно.

****

Вскоре пришли доктор Легг с Платоном.

Миссис Трелони приветствовала новых гостей: доктора – приветливо и заинтересованно, а Платона – явно в замешательстве и чуть ли не брезгливо. Чувствовалось, что она не знает, как себя с ним вести, с матросом, да ещё чёрным. Она с напряжением обернулась на мистера Трелони. Тот, пытаясь сгладить неловкость, сразу пригласил гостей посмотреть фантасмагорию. Все прошли в потайную комнату. Капитан был молчалив, сосредоточен, две резкие складки пролегли у него на переносице.

Вновь зажгли подсвечники-горгульи, и капитан, на правах творца идеи, показал доктору и Платону волшебную фата-моргану, попутно поясняя отдельные детали. Доктор посмотрел в трубу и сказал, что он потрясён реализмом изображённого водопада и деревьев внизу.

– Что же! – вскричал мистер Трелони с обидой. – Только я один вижу песок и птицу?

Дали трубу Платону. Тот посмотрел и сказал:

– Я вижу две птицы.

– Как две? – вскричал мистер Трелони, вскакивая со своего места.

– Я вижу две птицы, и это – мугуба, – повторил Платон и, увидев недоуменные глаза, устремлённые на него со всех сторон, пояснил: – Это птицы из Африки…

– Как из Африки? Почему? Не может быть! – все вскочили и бросились к Платону – все, кроме доктора Легга, который не понимал из сказанного ни слова.

От резких движений фантасмагория заколебалась и погасла. Зажгли канделябры. Открыли окна. Оттуда потянуло ноябрьским ветром – сырым и промозглым, он пронизывал до костей, но никто словно не замечал этого.