принимает сироту и вдову и хранит пришельца. Господь – «нищий духом» или «смиренный сердцем», «чистый сердцем», «изгнанный правды ради», «миротворец», приносящий мир в наши сердца и в нашу жизнь, примиряющий даже лютых врагов. Вот каков Он, Христос.

В трех антифонах три раза разными словами дается нам словесная икона Спасителя. И это в них главное. И поэтому, наверное, совершались они не в храме, а на площади, совершались для всех – для того, чтобы все услышали эти три словесные иконы.

В русской традиции «нищий» – это, скорее, «просящий».

Да, но только там стоит не «просящие духа», а именно «чем?» – духом. Там творительный падеж. Потому я вам и привел это выражение сначала по-гречески, а потом по-славянски и по-русски, что оно не такое уж простое. И не надо пытаться истолковывать его упрощенно, как иногда действительно мы говорим – «взыскующие духа», «просящие духа», умоляющие Господа о том, чтобы Он духа даровал; или иногда мы по-другому говорим: «добровольно нищие». Это всё упрощенные способы понимания этого выражения. Мы с вами не будем идти по пути упрощенного понимания одного из самых важных евангельских изречений нашего Господа.

Может быть, это неправильный перевод? Я слышала такой перевод: «Блаженны простодушные». Духом-то никто не нищ, искра Божья в каждом есть.

Ясно, что речь идет не о тех людях, у которых нет духа. Это ясно, что нельзя перевести это выражение как «блаженны бездуховные». Хотя, если переводить дословно πτωχοὶ τῷ πνεύματι, то вроде как, на первый взгляд, так и получается: «блаженны бездуховные». И я уверен, что если бы мы дали этот текст переводить человеку, который очень хорошо, в совершенстве знает греческий язык, но при этом никогда не читал Евангелие, ничего не слышал ни о Евангелии, ни о христианстве, ни о Церкви Христовой, то он, скорее всего, перевел бы это выражение именно так: «блаженны бездуховные». Но это не так, это парадоксально. А когда в Евангелии парадокс, тогда в Евангелии что-то очень важное. Поэтому подчеркиваю, что точно истолковать средствами русского, английского, французского, любого другого языка это в высшей степени корявое греческое выражение невозможно. Оно коряво по-гречески, оно коряво по-латински, так же коряво оно будет звучать на иврите или на арамейском языке. Коряво оно именно потому, что в нем заключено что-то очень важное, что может нам открыться только из нашего собственного духовного опыта. Но к вашему толкованию я еще вернусь сегодня.

Мой вопрос касается того, что Бог непознаваем. Но ведь Он же Сам в Евангелии сказал, что Он есть истина и жизнь?

Да, о том и речь, что Бог непознаваем, но Он явил Себя во Христе. И это Христос нам говорит: «Аз есмь путь и истина и жизнь» (Ин 14: 6), потому что не через Христа познать, понять, узреть Бога нельзя. Когда мы в Нагорной проповеди слышим слова «Блаженны чистые сердцем, яко тии Бога узрят» (Мф 5: 8), имеется в виду как раз это: те, кто увидят Бога во Христе Иисусе, те блаженны. Но для этого блаженства надо стяжать чистоту сердца.

На Великой ектении возглашается прошение: «О мире всего мира, о благостоянии святых Божиих Церквей и соединении всех Господу помолимся». О каком соединении идет речь в этом прошении?

О том, о котором молимся: о соединении всех. Эти слова навеяны первосвященнической молитвой Господа нашего Иисуса Христа: «Да будут все едино» (Ин 17: 21), все без исключения люди на земле, которые жили, живут и будут жить. Мы молимся, чтобы «всем спастися и в разум истины прийти» (1 Тим 2: 4), чтобы все мы были едино, чтобы все мы были братьями и сестрами, знали, помнили и чувствовали это.

Я правильно понял вас, что смирение молчит, а несмиренность вопиет, как Иван Карамазов?

Как сказать. Иногда бывает, что и гордыня молчит, и так мефистофельски, так картинно молчит, что мы видим, что это гордыня. Бывает, что и смирение говорит. Потому что, когда я читаю роман Достоевского «Братья Карамазовы», всегда поражаюсь: до какой степени сильно изображены Иван, Митя, другие герои и до какой степени слабо написан старец Зосима. Вот тут не хватило Федору Михайловичу Достоевскому сил и мудрости изобразить старца таким, какими были на самом деле те старцы, которые жили в его времена на Руси. Не знаю, почему, но не хватило. Таким образом, и смирению иногда приходится говорить, потому что правда Божия ведь тоже должна быть услышана. Хотя, конечно, прежде всего, смирение молчит, и мы видим, что это такое (когда видим). Многие святые вошли в историю как замечательные угодники Божии, но не оставили после себя никаких текстов. Их жизнь лучше и красноречивее всякого текста. Их жизнь больше скажет, чем может быть сказано в любом тексте.

Сегодня одна слушательница сказала нам, что нищие духом – это простодушные. Вы знаете, это толкование я не исключаю. Я считаю, что оно одно из возможных. То толкование, которое я вам предложил выше, основанное на точке зрения митрополита Антония, давайте назовем толкованием номер один, а толкование «простодушные» назовем толкованием номер два. Я бы только так сказал: не просто простодушные, а с сердцем ребенка. Христос очень любит это выражение – детское сердце. Вот смотрите: «…если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное» (Мф 18: 3), «таковых Царство Небесное» – детей, значит. «Блаженны нищие духом, ибо таковых есть Царство Небесное» – и про детей Христос говорит: «таковых Царство Небесное». Можно сказать, что нищие духом – это те, кто обратились и стали как дети – те, у кого действительно есть сердце ребенка. И это толкование – оно, кстати говоря, очень хорошо подтверждается 130-м псалмом, где Псалмопевец восклицает: «Не смирял ли я и не успокаивал ли души моей, как дитяти, отнятого от груди матери? душа моя была во мне, как дитя, отнятое от груди» (Пс 130: 2). Итак, если наша душа такова, как душа младенца, лишь недавно отнятого от груди, как дитя трехлетнее (поскольку в древности кормили долго, до двух лет, до двух с половиной), – тогда мы чистые сердцем, тогда мы нищие духом.

А можно «нищие духом» определить как «жаждущие духовного обогащения»?

Можно, конечно. Давайте ваше толкование назовем толкованием номер три. Дело в том, что, подчеркиваю и повторяю, дословно это выражение ни на один язык не переводимо. И по-гречески оно тоже звучит весьма коряво. Это как раз то сердцевинное место Евангелия, которое в словах нельзя передать, которое может