В голове сама собой раскрылась моя книга-игра. С самого утра она застряла на странице 100 – «чистой странице», как я предпочитал ее называть. И вдруг на нее словно ветром подуло, и она перелистнулась на страницу 99: «Сделай то, чего тебе хочется».

И правда, что мне мешало навестить Эльзу сегодня же вечером? Посещения разрешены каждый день, только в разное время. Сегодня четверг. Если я правильно помнил, посетителей пускают с трех до шести. Через полсекунды я сообразил, что мой рабочий день заканчивается в шесть. Без вариантов.

Нет. Один вариант есть. Я не успел даже улыбнуться странице 54: «Сделай все возможное и добейся успеха» – и полетел в кабинет шефа. Книга-игра не давала подсказки, что именно я должен был сделать, просто говорила: «все возможное». Я решил, что скажу часть правды – сочинять небылицы у меня не было времени.

– У меня сегодня одно важное дело. Можно мне уйти пораньше?

Шеф посмотрел на меня с подозрением. С тех пор как я здесь работал, я ни разу у него не отпрашивался, но после того, как я при всех наорал на бросившую меня Синди, в моем личном деле стоит жирный красный крест – даром что с того дня прошел целый год.

– Что за важное дело? – со вздохом спросил шеф.

– Это довольно сложно объяснить… – неуверенно произнес я.

– А по-моему, это вы, Тибо, все усложняете.

– Не спорю.

Мой ответ вызвал у него улыбку, и я понял, что победил.

– «Пораньше» – это когда? – уточнил он, когда я уже повернулся уходить.

– Прямо сейчас? – рискнул я, подумав про себя, что в худшем случае нарвусь на вежливый отказ.

– Ладно, бегите. Но завтра придете пораньше. К семи.

Я кивнул в знак благодарности и побежал к себе в кабинет, забрать куртку. Сердце – то ли от беготни по лестницам, то ли от одержанной над шефом победы – выскакивало из груди, но это меня не волновало.

Меня волновало только одно.

Я ее увижу.

Рождество для меня настало на неделю раньше. Сегодня четверг, но меня навестил Тибо.

Он сидел у меня в палате довольно долго. Пришел в приподнятом настроении, рассказал, какой странный у него выдался день, и признался, что сбежал пораньше с работы, чтобы увидеть меня. Я даже растерялась, тем более что он нечасто ведет со мной такие разговоры – если наше общение вообще можно назвать разговорами. Его радужный голос переливался самыми нежными оттенками. Наконец он стабилизировался на бархатных нотах, и я перестала соображать, что происходит. Впрочем, я не всегда понимала, что вокруг меня творится, но это не страшно. Главное, что мне было хорошо.

Несмотря на роковой «минус Х», нацарапанный в моей истории болезни, я чувствовала себя хорошо.

Я догадывалась, что Тибо – единственный человек, не посвященный в эту подробность. Может, потому-то мне в его присутствии и было так хорошо. Когда он был рядом, ко мне возвращались ощущения. Я очень любила своих родных и друзей, но… Но именно Тибо – тот, ради кого я должна любой ценой очнуться.

Он, как обычно, улегся рядом со мной. Как обычно, небрежно подключил аппарат искусственной вентиляции легких, – медсестра обязательно разворчится, обнаружив непорядок. Она уверена, что трубка соскальзывает сама собой. Она и не подозревает, что кто-то регулярно ее отключает.

Правда, у меня сложилось впечатление, что Тибо неплохо наловчился двигать меня с места на место. Или накачал мускулы? Всего за несколько дней? Вряд ли. Как бы то ни было, он оттеснил меня чуть ли не на самый край кровати, а сам с довольным вздохом устроился рядом. Насколько я поняла, он не уснул.

– Эльза…

Да, он не спал. Или говорил во сне? Нет, это не было бормотание спящего человека.

– Эльза…

Мне так хотелось вздрогнуть. И тоже назвать его по имени. В последние две недели оно звучало у меня в голове намного чаще любых других имен и мыслей, передуманных за два месяца. Это было единственное, что я о нем знала. Его имя. Насчет всего остального я пребывала в полном неведении и могла лишь воображать, как он выглядит.

За долгие часы одиноких бдений я успела разобраться со своими органами чувств. Поначалу я полагала, что важнее всего зрение, но, убедившись, что с внешним миром меня связывает только слух, я поняла, что и это – уже большая удача. Вкусовые ощущения я отнесла к второстепенным. Что до обоняния… Мне очень хотелось бы почувствовать запах Тибо. В этот миг попискивание аппаратуры на несколько секунд участилось, и я вернулась к своим мысленным упражнениям. Чтобы в очередной раз убедиться, что мои усилия приносят особенно заметный результат, если рядом лежит Тибо.

Сегодня мне как никогда хотелось увидеть его лицо, узнать, какого цвета у него глаза, посмотреть на его руки… Когда они прикоснулись ко мне в первый раз, я ощутила что-то вроде электрического разряда. Мне хотелось почувствовать запах его кожи, узнать, пользуется ли он парфюмом. Хотелось целиком прильнуть к его телу.

С чувством вкуса я решила повременить: как только я пыталась на нем сосредоточиться, датчик пульса немедленно принимался частить. Стоило мне вспомнить, как Тибо коснулся губами моей щеки, и представить себе, что я его целую, в палату вбегала медсестра. После того как это случилось в четвертый раз за полдня, дежурный врач велел ей больше не отвлекать его по пустякам. Правда, он добавил, что надо поставить в известность его старшего коллегу, того самого главврача, чтобы тот назначил повторное сканирование моего мозга. Потом он заметил в моей истории болезни «минус Х», тут же дал задний ход и попросил медсестру забыть все, о чем он только что говорил. Этот эпизод вселил в меня слабую надежду: значит, я в состоянии дать им понять, что во мне теплится сознательная жизнь. Беда в том, что врачи доверяют только установленным у меня в палате хилым датчикам, которые не фиксируют активность моего мозга. Но я ведь жива! Жива!

Мне хотелось крикнуть это в полный голос.

Я жива!

– Эльза… Когда ты наконец очнешься?

От голоса Тибо я чуть не заплакала. Я даже почувствовала, как пытаются заработать мои слезные железы. С ума сойти, я могла их локализовать. Конечно, невелика заслуга, если, очнувшись, я гордо объявлю, что знаю, где они расположены, но до чего приятно ощутить еще одну часть своего организма. Ощутить, чтобы сделать следующий шаг – привести ее в движение. Отныне это станет моим кредо. Мой мозг уже способен воспринимать информацию извне. Осталось заставить его посылать ее обратно.

Мне так хотелось что-нибудь ответить Тибо. Мои раздумья тотчас ввергли меня в уныние. Я знала, что могу очнуться, это лишь вопрос времени. Но вот времени-то у меня и не было. «Минус Х» в моей истории болезни со дня на день превратится в «минус конкретная дата». Я могла сколько угодно надеяться, что эта дата наступит еще не скоро, но прекрасно понимала, что она все равно наступит. Родителям, конечно, будет мучительно трудно принять решение. После того разговора с врачом я их не «видела», но знала, что они пока не дали ответа. На их месте, если бы меня убедили, что иного выхода нет, я предпочла бы не затягивать с этим делом.