Он загасил цигарку и посмотрел на хозяйку дома, которая выходила из избы.

– Сынок, иди, ложись. Устал, наверное, по лесу мотаться. Вон смотри, как твой командир спит, из пушки не разбудишь. Может, тебе на сеновале постелить?

– Спасибо, мамаша. Я еще посижу немного, подышу воздухом. Уж больно красивые ваши места. Говорят, что и охота была у вас отличная, дичи было много, – произнес он и посмотрел на восток, где небо было красным от всполохов огня.

– Какая охота? Бог с тобой, сынок. Да у нас здесь никогда не было таких мест.

– А вот лейтенант говорил, что сам неоднократно приезжал сюда пострелять дичь.

– Он, наверное, что-то путает. У нас рядом были артиллерийские склады, поэтому здесь, никогда и никто не охотился, несмотря на то, что места здесь знатные, красивые.

Александр прошел в сарай и, бросив на сено телогрейку, лег на пахнущую разноцветьем траву. Он сам не заметил, как уснул. Проснулся он от громкого крика петуха, который сидел на заборе и, подняв голову в сторону восходящего солнца, громко кукарекал. Как он мог уцелеть после захвата немцами деревни, оставалось большим секретом.

«Кричит, словно и нет войны», – подумал Тарасов, поднимаясь на ноги. Он вышел во двор и направился к колодцу. Набрав в ведро холодной воды, он умылся и посмотрел на бегущего в утреннем тумане солдата. Это был Воронин.

– Командир! – чуть ли не закричал он, увидев Тарасова. Но, встретив его суровый взгляд, мгновенно осекся. Тарасов отвел его за баню, и только тут попросил доложить, что он «нарыл» за эту ночь.

– Товарищ сержант! Они – не наши, это точно. Я вчера посмотрел, как они пили. Русские – так не пьют.

– Ты не суди по себе, Воронин. Все люди пьют по-разному. Вот лейтенант вообще не пьет, что из этого?

– Да я не об этом. Когда они захмелели, то двое из них, которые, по словам танкиста, были контужеными, стали разговаривать не по-нашему, не по-русски…

Он не успел закончить, как Александр прервал его речь.

– Ты что, Воронин, хочешь сказать мне, что они говорили на немецком языке?

– Нет, не по-немецки, товарищ сержант, но говорили они не по-русски, это точно.

Тарасов почесал затылок и взглянул на Воронина.

– Собери группу, и постарайтесь разоружить их. А я возьму здесь этого лейтенанта. Смотри, чтобы все было тихо без единого выстрела. Понял?

– Есть, – коротко бросил тот и растаял в утреннем тумане.

Тарасов посмотрел на дверь дома, в проеме которой показалась фигура лейтенанта.

– С добрым утром, товарищ лейтенант! Как спалось?

Тот улыбнулся и, подняв руки вверх, потянулся.

– Не польешь водички, я хочу умыться, – обратился он к Александру.

– Почему не полить? Полью.

Лейтенант снял с себя нательную рубашку. На груди его сверкнул серебряный крестик.

«Вот тебе и на? – подумал Тарасов. – Если бы он был настоящим советским офицером, то, наверняка, не носил бы на себе крестик».

Танкист подставил руки под струю холодной воды и закрыл глаза от предстоящего удовольствия. Тарасов с силой ударил его ведром по голове. От удара лейтенант упал на траву и на какой-то миг потерял сознание. Однако это продолжалось всего мгновение. Он открыл глаза и хотел вскочить на ноги, но Александр всем своим телом придавил его к земле. Сильным ударом в лицо он решил исход этого поединка. Лейтенант замер на земле, снова потеряв сознание.

***

Зоя без стука вошла в комнату, которую со времени приезда в Казань снимал Эстеркин. Борис Львович сидел за кухонным столом и пьяными глазами смотрел на нее. От этого остекленевшего взгляда выгоревших карих глаз ей стало как-то не по себе. Она остановилась посреди комнаты, не зная с чего начать разговор.

– В чем дело, Боря? Почему ты вчера не был у меня? – строго спросила она. – Я тебя прождала до восьми часов вечера.

– А, зачем? Мне и так ясно, что наши дни с тобой, Зоя, сочтены. Три дня назад к нам на базу приезжали сотрудники НКВД. Эти люди, поверь мне, просто так не приезжают. Правда, они со мной не разговаривали, но я подслушал их разговор с моим начальником.

– Хватит канючить, Борис, ты же, наконец, мужчина! Что ты раскис, словно кисейная барышня. Мало ли по какому вопросу эти люди могли приезжать к вам на базу. Почему ты решил, что они приехали по твою душу?

Он достал из пачки папиросу и, ломая скрюченными пальцами спички, прикурил.

– Я сразу почувствовал, зачем они приехали. Они спрашивали моего начальника: кто, кроме него, располагает сведениями о прибывающих и убывающих воинских частях. Начальник назвал несколько фамилий, в том числе и мою.

Зоя громко рассмеялась и, отодвинув в сторону остатки пищи, присела за стол.

– И поэтому ты запил, Борис? Мне стыдно за тебя. Если бы они приехали за тобой, то без тебя бы они точно не уехали. Да и мало ли кто владеет этими данными? Это и начальник вокзала, и военный комендант. Раз ты сейчас сидишь, дома и пьешь водку, значит, ты ошибся.

– Нет, Зоя, предчувствие меня никогда не подводило, они приходили ко мне. Нужно что-то делать. Может, мне на фронт попроситься? А что, это неплохая идея. А может, я там совершу какой-нибудь подвиг, и мне вручат медаль или орден?

Зоя пересела на диван напротив него и как бы случайно задрала подол своего красивого темно-синего платья. Борис Львович невольно посмотрел на ее оголенное бедро и сглотнул слюну. Он смотрел на нее, словно видел в первый раз. Изгиб ее бедра был настолько красив, что он не мог отвести от него взгляда. Перехватив его взгляд, она поправила платье и продолжила, как ни в чем не бывало.

– А это идея, Борис! Попросись на фронт. Возьми и напиши рапорт о том, что хочешь пойти на фронт добровольцем. Этот рапорт даст тебе возможность понять, приезжали ли эти люди в отношении тебя или тебе это просто показалось.

В комнате повисла тишина, которая продержалась недолго.

– Ты что? С ума сошла? А вдруг начальник базы удовлетворит мой рапорт! Я на фронт не хочу!

Он сглотнул слюну и продолжил:

– Зоя! Давай, уедем отсюда куда-нибудь вместе. У меня есть все, что нужно для жизни – золото, драгоценные камни. Я сумел на них обменять кое-какие продукты. Ты ни в чем не будешь испытывать недостатка! Я люблю тебя, Зоя!

Борис Львович встал из-за стола и, шатаясь, направился к ней. Он опустился перед ней и обнял ее колени.

– Ну что ты молчишь? Скажи хоть что-нибудь!

Она с презрением оттолкнула его от себя и встала с дивана.

– Борис! Я тоже люблю тебя и готова с тобой уехать отсюда хоть на край света, но я не могу этого сделать. Мой брат меня не отпустит. Если я тебе так дорога, как ты говоришь, то ты должен сделать для меня одно дело, и тогда брат, может быть, отпустит меня с тобой. Мы уедем далеко-далеко, где никто и никогда не найдет нас, ни они, ни НКВД. Но сейчас, извини, я не могу.