– В подобных случаях в России говорят: «Лошадей на переправе не меняют».

– Сталина это тоже касается, а? Командарм Русской Освободительной? И потом, что делать, если «переправа» эта самая безнадежно затянулась?

«Винят всегда вожака, – проворчал про себя Власов, не желая продолжать этот принципиальный, но слишком уж опасный диспут. – Ибо так принято. И редко задумываются над тем, какая же стая ниспослана ему Господом». Но думал при этом вовсе не о стае, однажды сплотившейся вокруг Адольфа Гитлера, а о той стае, которую еще только предстоит по-настоящему сплотить ему самому.

В фойе их встретила широкоплечая дама с заметно отвисающим подбородком и широкоскулым прыщеватым лицом. Она почему-то не сочла необходимым представиться, а лишь скептически осмотрела долговязую, нескладную фигуру русского генерала и, приказав следовать за ней, повела по коридору к предназначенному для Власова номеру.

– Это и есть та самая Хейди? – вполголоса и по-русски спросил командующий Штрик-Штрикфельдта, кивая в сторону гренадерской спины женщины.

– Что вы, господин генерал?! – ужаснулся тот. – Неужели я смел бы предлагать вам нечто подобное? Это всего лишь, – повысил он голос, – фрау…

– Кердлайх, – невозмутимо подсказала ему медсестра, не оглядываясь и не сбавляя шага. – Ирма Кердлайх.

Власов облегченно вздохнул. Если бы эта немка оказалась той самой вдовой и начальницей санатория, с которой капитан желал познакомить его, командарм счел бы такие попытки оскорбительными. Но в то же время он понимал: каковой бы теперь ни предстала перед ним фрау Биленберг, в сравнении с этой медсестрой, она в любом случае покажется красавицей.

Перед окном палаты, в которой его поселили, уползал ввысь бурый разлом скалы, рваный шрам которого затягивался мелким кустарником и рыжевато-зеленой порослью мха. Власов почему-то сразу же уставился на него, словно узник – на квадрат очерченного решеткой неба, и несколько минут простоял молча, не обращая внимания ни на капитана, ни на задержавшуюся у двери фрау Кердлайх.

– Этот ваш русский хоть что-нибудь понимает по-немецки? – спросила Кердлайх вызывающим тоном, давая понять, что вовсе не собирается создавать для русского генерала какие-то особые условия.

– Почти все, – негромко ответил Штрик-Штрикфельдт. А затем, выдержав философскую паузу, уточнил: – Почти как вы – русский. Если только это поддается его пониманию.

Власов уловил, что таким образом капитан предупреждает его о знании медсестрой русского, но никак не отреагировал.

– А что ему оказана неслыханная честь – подлечиться в санатории для высших чинов СС – это он, надеюсь, ценит?

– Тонкости ему объяснит сама фрау Биленберг. Уверен, что они поймут друг друга.

– Сама фрау Биленберг? – мгновенно смягчила тон медсестра. – Даже так? Это несколько меняет ситуацию.

– Кстати, она у себя?

– Она всегда у себя, – назидательно заверила Кердлайх. – Особенно в последнее время, очень трудное для всех нас.

– Прелестно, идем к ней. Проведите нас с генералом.

– К начальнице санатория я могу провести вас только тогда, когда этого потребует сама начальница, – парировала медсестра. – Возможно, фрау Биленберг уже знает о прибытии господина Власова, однако особых распоряжений по этому поводу не поступало.

– Хорошо, хорошо, медсестра, вы нас почти убедили, – едва скрывая раздражение, проговорил капитан, решив, что таким образом отсылает медсестру из номера командарма, но не тут-то было.

– Что же касается вас, господин Власов… Если вы все еще действительно генерал, да к тому же служите рейху, то почему не в мундире, полагающемся вашему чину? – не торопилась медсестра убраться восвояси. Мало того, эту фразу она произнесла почти на чистом русском. – Что это за странное одеяние на вас, без каких-либо знаков различия?

– Это уж вы предоставьте мне: выбирать себе форму, – как можно сдержаннее огрызнулся Власов.

– Понятно, что вам, – не обескуражилась медсестра. – Но генерал – это генерал, я так понимаю, – опять прошлась она ироническим взглядом по плохо подогнанному мундиру Власова. – К какой бы армии мира он ни относился. Это я к тому, что трудно вам будет в этом одеянии – наспех пошитом, как я понимаю, ротным портным где-нибудь на привале – завоевывать уважение обитающих здесь франтоватых фронтовиков-эсэсовцев. Не говоря уж об уважении фрау Биленберг. И мой вам совет: подумайте над сказанным.

Реакция генерала на ее слова медсестру, похоже, не интересовала. Как и реакция капитана Штрик-Штрикфельдта, который поневоле вынужден был пройтись придирчивым взглядом по мундиру Власова. Сшитый из грубой темно-коричневой ткани, он обвисал на рослой костлявой фигуре командарма так, словно был «с чужого плеча». Облаченный в это одеяние военного покроя, не снабженное какими-либо погонами, без лампас, петлиц и шевронов, Власов был похож не на командующего Русской Освободительной Армией, а на дезертира, неудачно обновившего гардероб во время очередного мародерства.

Ирма отвернулась и величественно промаршировала в конец коридора, к лестнице, ведущей на второй этаж.

Теперь уже сам Власов, оглянувшись, прошелся сочувственным взглядом по капитану: что-то там у него срывалось с его вдовой-невестой. Впрочем, командарма это пока не огорчало. Для начала следовало хотя бы взглянуть на фрау начальницу.

– Может, потребовать, чтобы окна вашей комнаты выходили на озеро, а не на безжизненную скалу? – сдержанно спросил Штрик-Штрикфельдт у вышедшего в коридор генерала и поприветствовал проходившего мимо них оберштурмфюрера СС. Тот заметно тянул ногу и, похоже, форму свою донашивал последние дни.

– Нет уж, скала, расщелина… Как раз то, что мне хочется видеть в эти минуты.

– Я в соседнем номере, и если что… Но прежде пойду представлюсь фрау Биленберг. Пока что схожу без вас, чтобы еще раз переговорить. Что-то негостеприимно она встречает нас.

– Единственное, что меня сейчас интересует, это события в Берлине. Я должен знать все. Для меня важна расстановка сил, которая сложилась после путча. Мне совершенно небезразлично, кто удержится в своем кресле, а под кем оно рухнуло.

– Будьте уверены, что рухнет оно под многими.

Во время обеда в столовой санатория Власов чувствовал себя уродом, поглазеть на которого сбежалось все досточтимое население городка. Несмотря на то что Штрик-Штрикфельдт принял все меры к тому, чтобы в санатории не догадались, кто скрывается под вымышленным именем полковника Андрея Рогова, наиболее любопытствующие обитатели довольно быстро установили, что это не кто иной, как командующий РОА. Одни уже немало знали о нем, другие еще только пытались понять, кто это русский, который решился создать армию, чтобы воевать против русских же. Однако и те и другие, не таясь, любопытствовали, стараясь следить за каждым его шагом.

– Нельзя ли договориться с вашей знакомой начальницей, – кончилось терпение Власова, – чтобы обед мне приносили в номер? В противном случае мне придется появляться в столовой уже после того, как вся эта рать тевтонская насытится.