Для Власова оставалось полной загадкой, почему этот офицер, имеющий опыт двух войн, так до сих пор и не поднялся выше капитана. То ли где-то в Берлине у него оказался слишком влиятельный враг, то ли, по своей судьбе-злодейке, он принадлежал к тому множеству офицеров, которые есть в любой армии и о которых в русской говорили: «Хоть уважать и уважают, да во чинах не повышают!»

В любом случае Власов всегда чувствовал себя несколько неуютно от того, что офицером связи при нем состоит всего лишь капитан. Штрик-Штрикфельдту это тоже мешало решать многие вопросы на должном чиновничьем уровне. Тем не менее он умудрялся, изворачивался, налаживал новые связи…

– Что конкретно имел в виду Гелен?

– Естественно, то, что происходит сейчас в Берлине.

– Тогда мы начали разговор не с того конца. Речь должна идти не о моем спасении, а о том, что мы должны разобраться в ситуации.

– Пока что известно, что на Гитлера совершено покушение, но он остался жив. Несколько человек получили ранения, один, кажется, погиб; взрыв был мощнейшим – все это правда. Но фюрера, как всегда, спасло Провидение. Нет, в самом деле, без вмешательства высших сил здесь не обошлось. Хотя кое-кто утверждает, что он все же убит, однако его окружение по известным причинам пока что скрывает этот факт.

– Вы считаете, что это может серьезно отразиться на нашем движении?

– Серьезно оно может отразиться на нем лишь в том случае, когда отразится на вожде движения и командующем РОА. До всей той массы рядового и офицерского люда, которая толкается здесь, в Берлине сейчас никому дела нет. Разбираться будут на генеральском уровне, поскольку, чует мое сердце, «террористом-одиночкой» на сей раз дело не обойдется.

Только теперь Власов вернулся за стол, и, бросив на него плащ, осторожно, словно боялся кого-то потревожить, опустился в кресло.

– У нас нет времени, господин командующий, – удивленно взглянул на него Штрик-Штрикфельдт. – У нас решительно нет времени. Мы выезжаем. Сейчас же, немедленно.

– Куда… выезжаем?

– В Баварию. Хотя она и расположена значительно южнее Берлина, не думаю, чтобы сейчас там было жарче. Все же близость Альп, леса…

– Что вы темните, капитан? Выражайтесь яснее.

– Недавно я получил секретное распоряжение: постараться увести вас от политики.

– О чем это вы? При чем здесь политика?

– Все, что Верховное командование вермахта и наши идеологи захотят сказать от вашего имени, они скажут сами. Вы же нужны всего лишь как символ.

– Я опять должен оскорбиться?

– Не стоит. Поверьте, так будет не всегда. Но сейчас реалии таковы, что вас действительно решили на какое-то время отлучить от участия в политической жизни рейха, от пропагандистских акций, от работы среди населения России и русских военнопленных.

– Что вы такое говорите, капитан? – поморщившись, качал головой Власов. – Что вы говорите?!

Немец посмотрел на него с явным сочувствием, и губы его передернулись в снисходительной ухмылке.

– Извините, обстоятельства, – процедил он.

– Кажется, до сих пор мы были откровенны.

– Откровенность – не самая чтимая благодетель генералов, – жестко парировал капитан.

– Если вы считаете, что нам нужно уехать, пожалуйста. Только не нужно ничего выдумывать, а тем более – стращать меня.

– Я ничего не придумываю, господин командующий, – Штрик-Штрикфельдт оглянулся на дверь, потом взглянул на часы. – Мы в самом деле уедем, но я все же выскажу то, что начал, чтобы вы понимали суть происходящего, и чтобы мне не приходилось каждый раз заново убеждать вас. Я действительно получил такой приказ.

– Последовавший взамен приказа отправить меня в лагерь?

– Абсолютно верно, господин генерал, – наконец-то оживился капитан. – Вот почему, по моему настоянию, мы отправлялись то в Магдебург, то в Кельн, то вдруг решили покататься по Рейну. Официально это было преподнесено вам в виде ознакомительных поездок по Германии. Для вашего патриотического, так сказать, созревания.

– Они нужны были мне при любой мотивации.

– Но вместо таких же поездок по освобожденным нами территориям России. По существу, речь идет о своеобразном домашнем аресте в рамках Третьего рейха. С поездками по строго определенным – не мною, естественно, – маршрутам.

Власов вначале неуверенно, а затем довольно откровенно, горестно рассмеялся. Это был смех, оплаченный собственной наивностью.

– Хотите сказать, что приказ по сей день остается в силе? Несмотря на то, что происходит в «Вольфшанце» и в Берлине?

– Остается, господин командующий, остается. Сегодня мы попытаемся использовать его в собственных интересах, как официальное прикрытие, и отправимся в Баварию.

– Но я потому и упрямился, что жду вызова в Берлин. Вы ведь не должны забывать о намерении Гиммлера встретиться со мной.

– Извините, господин командующий, но в ближайшие дни Гиммлеру будет не до вас. Конечно же, мы будем поддерживать связь с Берлином, и если вдруг окажется, что Гиммлер вспомнил о своем обещании, изыщем возможность очень быстро вернуться в столицу. А до тех пор никто, кроме генерала Гелена, не будет знать, где именно мы находимся.

– И где же будет наше пристанище? – нервно поинтересовался Власов.

– Как я уже сказал, в Баварии. Там, в горах, есть небольшой городишко Руполдинг. Типичное курортное местечко – тихое, патриархально старинное, удаленное от мира. Стоит ли удивляться, что именно здесь расположен лучший санаторий старшего командного состава СС? Придет ли кому-нибудь в голову искать вас в эти дни в генеральском санатории войск СС? Да еще и в Баварии? Вряд ли.

В дверь постучали, и появившийся ефрейтор, водитель машины Штрик-Штрикфельдта, доложил, что «опель» заправлен, а также основательно осмотрен автомехаником школы. Так что они хоть сейчас могут отправляться в путь.

Власов понял, что время истекло и отказаться от поездки он уже не сумеет.

– Не будет ли это воспринято моими генералами и офицерами, как бегство? – вдруг всполошился он буквально в последний момент. – Все же логичнее выглядело бы, если бы…

– Все офицеры РОА будут извещены, что вы находитесь в Берлине, в центре событий. Ведете переговоры о будущем Русского освободительного движения. Надеюсь, такой гарантии вам достаточно?

«А ведь за ним стоит не Гелен, – догадался Власов, – а некто повыше. Кому-то очень выгодно отвести меня не столько от политики, сколько от удара гестапо. Но если так, значит, ты им все еще нужен, генерал, все еще нужен!»

Сборы были недолгими. Через пятнадцать минут Власов и Штрик-Штрикфельдт уже находились в машине, которая увозила их в сторону Лейпцига.

Долгое время Власов упорно молчал. Он устроился на заднем сиденье, чтобы не привлекать внимание патрульных, которых Штрик-Штрикфельдт распугивал удостоверением отдела разведки и специальным пропуском, доставшимся ему от все того же Гелена. У Власова же были документы, удостоверявшие, что он – облаченный в военный мундир без каких-либо знаков различия, – является русским сотрудником внешней разведки СД, полковником Роговым. Гелен предусмотрительно решил, что какое-то время Власову лучше не напоминать о себе, не привлекать внимания и не оставлять каких-либо следов.