Среди организаторов Гогон несомненно выражал удовлетворение. Жена, которую он привез из Испании, королю понравилась. Что касается поэта, которого его друзья, немало потратившись, пригласили из Италии, то он очаровал публику, не считая отдельных ворчунов, у которых вызвал раздражение его мифологический бестиарий. Благодаря этому успеху молодой посол мог теперь питать надежды на успешную карьеру.

Сигиберт, конечно, использовал свадьбу как испытание: ничем не рискуя, он мог оценить, насколько аристократия и епископат поддерживают его идеологическую программу. Результаты были обнадеживающими. Уже сам факт, что всех высших сановников королевства удалось собрать в одном месте, показывал его могущество: многие из этих людей завидовали друг другу или ненавидели друг друга, но все они согласились забыть о ссорах, чтобы почтить своего короля. Несколько часов эти австразийцы, обычно не дававшие покоя демону интриги, разделяли гордые мечтания своего государя. Под воздействием эпиталамы воображение уносило их скорей в дальние авантюры, чем побуждало к заурядному вероломству.

Правда, на аудиторию было оказано благоприятное впечатление. Так было задумано. Эта гипергамическая свадьба уже сильного короля, которая сопровождалась грандиозными культурными мероприятиями, была поступком, повышавшим королевскую конкурентоспособность. Она укрепляла иерархию в королевстве Австразии, потому что отныне ни один аристократ не мог мечтать подняться до уровня Сигиберта за счет удачного брака. Однако в масштабах Regnum Francorum тот же поступок представлял собой явную и намеренную агрессию. Женясь на дочери Атанагильда, Сигиберт бросал вызов братьям, которые должны были повторить его подвиг, если не хотели быть символически низведенными на более низкий уровень.

Что касается Брунгильды, ее чувства нам совершенно неизвестны. Возможно, она восприняла эпиталаму как разъяснение ее личного положения в Австразии. Ведь цветистая риторика Фортуната ничуть не скрывала того факта, что свадьба была чисто политическим ходом, рассчитанным на то, чтобы послужить интересам Сигиберта как внутри королевства, так и на международной арене. Место молодой женщины рядом со всемогущим супругом, конечно, признавалось, но ей постарались напомнить: ее положение обеспечено лишь постольку, поскольку она будет скромной, верной и плодовитой.

Утренний дар

По обычаю фактическое совершение брака должно было произойти в ту же ночь. Современники не замедлили описать эту сцену, потому что следующим утром был сделан значимый жест, который связывал не сердца или тела, а имущество. Как любая новобрачная в варварском мире, Брунгильда получила от мужа morgengabe, то есть буквально «утренний дар», как уплату за девственность. В зависимости от социального положения мужа природа и общая стоимость предоставлявшихся благ могли существенно различаться, но в любом случае жена получала их в полную собственность. Действительно, утренний дар мог составлять значительную часть наследства, остававшегося жене, если она овдовеет. Поэтому отчуждать такой капитал не стоило, и предусмотрительные жены с годами пополняли его за счет сбережений, которые делались благодаря доходу от собственных владений или новым щедротам мужа.

Чтобы показать свое богатство и важность, которую он придает браку с вестготской принцессой, Сигиберт не поскупился. Утренний дар Брунгильды, насколько можно выяснить его содержание, представлял собой комплект, каждый элемент которого имел одновременно собственную ценность и символическое значение.

Первым подарком, который, вероятно, получила Брунгильда, было кольцо с печатью, где были вырезаны ее имя и титул королевы. Это позволяло ей запечатывать письма, которые она будет писать, и документы общественного или частного значения, которые будут составляться по ее указанию. Кольцо Брунгильды не сохранилось, но найдено кольцо королевы Арегунды, супруги Хлотаря I и тетки Сигиберта I. Поскольку этот предмет был ее личной собственностью и важным знаком ее ранга, эта королева взяла его с собой в могилу в Сен-Дени.[23]

Кольцо с печатью было ценным, но скромным символом, имевшим смысл только для небольшого меньшинства грамотных людей в королевстве. Поэтому, чтобы демонстрировать свое королевское могущество во всех обстоятельствах и любому из подданных, Брунгильда получила украшения и королевские одежды, шитые золотом[24]. Предметы, найденные в гробнице Арегунды, умершей около 570–580 гг., несомненно дают лучшее представление о том, как могла выглядеть королева во времена свадьбы Брунгильды. На теле эта дама носила тонкую шерстяную рубашку, короткое платье из фиолетового шелка, стянутое позолоченным кожаным поясом, и чулки с подвязками, скрепленными серебряными застежками. Поверх этих нижних одежд она надевала красную шелковую тунику, открытую спереди, которая на плечах и талии крепилась массивными золотыми фибулами, служащими оправой для гранатов. Рукава туники расшивались шелковой лентой, на которой чрезвычайно тонкой золотой нитью был вышит ряд розеток. На ногах королева носила кожаные сапожки, украшенные гарнитурами резного серебра, а на голове — длинное атласное покрывало, крепившееся на висках двумя массивными золотыми заколками. Она щеголяла также перламутровыми серьгами и продолговатой брошью, украшенной гранатами. Спасаться от холода ей позволял широкий красный шерстяной плащ.

Мы в этих тяжеловесных украшениях не видим никакого чрезмерного кокетства. Жене следовало быть изысканной прежде всего затем, чтобы подтверждать процветание и могущество мужа, считавшего нужным показывать гостям свое «одушевленное сокровище», как он мог бы предлагать им полюбоваться своими мечами или конской сбруей. К тому же одеваться сообразно рангу было важно и для самой дамы. Когда сравнительно недавно королева Радегунда появилась на пиру в простых одеждах, демонстрируя христианское смирение, нашлись злые языки, чтобы спросить у ее мужа, короля Хлотаря I, не женился ли он на монашке. Брунгильда всегда старалась, чтобы ее вид не позволял усомниться в ее королевском достоинстве.

Помимо нарядов, Брунгильда получила также мебель и столовые приборы: основой для собрания драгоценной посуды, которое королева упоминает в завещании, несомненно стали ее багаж и подарки Сигиберта. В самом деле, посуда, как и украшения, должна была служить показателем социального статуса владельца: во время действа по преимуществу представительского, каким был пир, королева должна была иметь возможность демонстрировать прекраснейший стол во всем королевстве.

Некоторые из этих драгоценностей могли иметь престижное происхождение, собственную историю, которую хозяйка рассказывала гостям, любующимся сверкающей посудой. Франки, как и вестготы, обожали большие блюда с рисунком, называемые миссориями (missoria), какие римские императоры некогда дарили отличившимся союзникам. В детстве Брунгильда могла видеть в Толедо огромный золотой диск весом в пятьсот фунтов, который патриций Аэций в 451 г. преподнес королю Торисмунду в благодарность за помощь в сражении на Каталаунских полях. В новом франкском отечестве королеве принадлежал предмет того же рода — диск из чистого серебра весом 37 фунтов со знаменитым изображением Энея, греческой надписью и именем, написанным латинскими буквами: THORSOMODUS. Неизвестно, что это был за человек — имя которого похоже на вестготское — и за какой подвиг он когда-то получил столь славную награду[25]. Но Брунгильда могла гордиться этим героическим сувениром, который, возможно, был связан с прошлым ее собственной семьи.