Станция «Салют-4» была «гражданской». Ее запустили в декабре 1974 года, и на ней вполне успешно отработали две экспедиции длительностью 29 («Союз-17») и 63 суток («Союз-18»). Перед окончанием эксплуатации к станции пристыковывался беспилотный «Союз-20» – этот 90-суточный полет был призван подтвердить на практике ресурсные возможности корабля.

«Салют-5» («Азмаз-3») был выведен в июне 1976 года. И в июле там начал работу экипаж «Союза-21». Станция оказалась негостеприимной: однажды обесточились все системы и космонавтам пришлось вручную восстанавливать ее работоспособность. Корабль «Союз-23», стартовавший в октябре, пристыковаться не смог, а при возвращении спускаемый аппарат упал в озеро Тенгиз (единственный случай приводнения за всю историю отечественной космонавтики!), и космонавты едва не задохнулись в нем, девять часов ожидая спасателей. «Усмирить» станцию удалось экипажу «Союза-24» – Виктор Горбатко и Юрий Глазков пробыли на борту 17 суток и провели уникальный эксперимент по аварийной «продувке» атмосферы «Салюта».

Однако по-настоящему советские космонавты начали обживать ближний космос, когда на 29 сентября 1977 года на орбиту была выведена станция второго поколения – «Салют-6» (ДОС-5). Она отличалась от ранних «Салютов» наличием двух стыковочных узлов и дозаправляемой двигательной установки. Кажется, что немного, но на самом деле новшества позволили резко увеличить срок эксплуатации станции и увеличить количество членов экспедиции посещения до четырех человек (при двух пристыкованных «Союзах-Т»). Кроме того, переходный отсек стыковочного узла можно было использовать как шлюзовую камеру для выходов в открытый космос, а снабжение станции топливом, оборудованием и ресурсами должен был обеспечить беспилотный корабль «Прогресс», созданный на основе «Союза».

Транспортный корабль «Прогресс»

Запуск станции приурочили к 60-летию Октябрьской социалистической революции. Однако первая же стыковка с ней «Союза-25» провалилась. Только 11 декабря 1977 года экипажу «Союза-26» удалось состыковаться со станцией и войти в нее. С этого момента начинается эпоха орбитальных станций, которая не завершилась до сих пор. «Салют-6» летал до июля 1982 года. Ему на смену пришел «Салют-7» (ДОС-5-2) – он проработал до февраля 1991 года. В новом десятилетии традиция была продолжена орбитальным комплексом «Мир» (ДОС-7), который позволял расширять станцию за счет стыковки новых модулей. 20 февраля 1986 года на орбиту был выведен базовый блок «Мира». Интересно, что перед затоплением «Салюта-7» состоялся уникальный космический рейс – космонавты Леонид Кизим и Владимир Соловьев перелетели на «Союзе Т-15» с новой станции на старую, сняли часть оборудования и вернулись обратно.

Нельзя сказать, что эксплуатация «Салюта-6» и «Салюта-7» проходила безоблачно. Случались и неудачные стыковки с отменой экспедиций, и аварийные старты, и травмы космонавтов, и поломки оборудования. Но главное – советская космонавтика развивалась, а возможности ее расширялись: устанавливались новые рекорды, совершенствовались технологии, накапливался опыт работы в открытом космосе. В какой-то момент должен был произойти качественный скачок, но… он не произошел. Середина 1980-х годов – это начало «застоя» в космонавтике, и особой нужды в строительстве пилотируемого орбитального комплекса «Мир» уже не было.

Давайте взглянем на орбитальные станции с позиций стратегии. В начале 1970-х годов круг задач, решаемых космонавтами на станциях, сводился к изучению околоземного пространства, медико-биологическим экспериментам, астрономическим наблюдениям и военной разведке. К концу десятилетия беспилотные средства могли выполнить большую часть этих задач. Тяжелые автоматические лаборатории и биоспутники двигали науку о ближнем космосе и его влиянии на живые организмы быстрее и эффективнее. Телескопам на станциях, управляемым вручную, составили серьезную конкуренцию орбитальные телескопы, управляемые с Земли. Разведывательные аппараты стали более оперативны, долговечны и обходились военным дешевле содержания «Алмазов». Существование обитаемых станций требовало обоснования, и к концу 1970-х в прессе все чаще можно было встретить словосочетания «внеземная индустрия» и «космический завод». При этом всячески выпячивалось, что такая индустрия и такие заводы прямо-таки обогатят народное хозяйство. Что же предлагалось производить? Сверхчистые кристаллы, однородные металлы, эвтектические сплавы, композитные материалы, особые лекарства и даже парфюмерию. При этом авторы, пишущие во славу орбитального строительства, уверенно обещали, что со временем могут появиться какие-то новые технологии, которые потребуют сооружения все более обширных космических поселений, а значит, понадобятся сотни подготовленных космонавтов-монтажников, космонавтов-ремонтников, космонавтов-инженеров.

Как раз на конец 1970-х годов пришелся пик дискуссии вокруг проекта гигантских космических колоний-цилиндров, предложенного американским физиком Джерардом О’Нейлом. Известный английский писатель Артур Кларк, всегда оптимистично смотревший в будущее, даже написал роман «Свидание с Рамой» (“Rendezvous with Rama”, 1973), популяризирующий концепцию О’Нейла. Несмотря на исключительную дороговизну и техническую сложность прототипа колонии-цилиндра, о ней любили рассуждать футурологи и фантасты, а картинки с видами этой колонии регулярно публиковались в журналах. Никто даже не пытался осознать, а зачем нужна такая колония, что она может дать человечеству в плане освоения космоса. Предполагалось, что главное – построить, а задачи придумаются сами собой. Ясно, что такой подход по сути утопичен и способен лишь завысить пустые ожидания. Что характерно президент Рональд Рейган одобрительно отнесся к концепции О’Нейла, и в 1985 году НАСА провело исследование, посвященное возможности строительства колонии-цилиндра в течение пятидесяти лет, однако гибель шаттла «Челленджер» поставила крест на каких-либо дискуссиях о массовом прорыве в космос.

Идеология «внеземной индустрии» выглядела эффектно, но только на первый взгляд. Произошло примерно то же самое, что и с проектами атомных ракет, о которых мы говорили в первой главе. Активно популяризировалась и продвигалась сама идея, а технологические аспекты оставались в тени. Однако именно их и надо было обсуждать. Прежде всего следовало ответить на вопрос: зачем космическому производству человек? Тонкие технологические процессы (например, выращивание тех же сверхчистых кристаллов) особо чувствительны к внешним воздействиям, а человек в стесненных условиях орбитальной станции невольно становится источником таких хаотических воздействий. Системы жизнеобеспечения, вентиляция, атмосфера – все они создают помехи для работы высокотехнологичных устройств. Окупается ли в таком случае присутствие человека? Только в одном случае – если он выступает ремонтником. И снова вопрос: должен ли ремонтник постоянно находиться на производстве или все-таки лучше посылать его туда, когда ситуация выходит из-под контроля? И если мы принимаем такую схему, то может ли быть эффективным ремонт? Проблема встала в полный рост еще во время самых первых технологических экспериментов. Так, во время знаменитого тройного полета «Союзов», о котором я упомянул выше, на «Союзе-6» космонавты Георгий Шонин и Валерий Кубасов разместили в бытовом отсеке автоматическую установку «Вулкан» для проведения сварки металлов, а сами загерметизировались в спускаемом аппарате – и были потрясены, когда, открыв лаз после завершения эксперимента, обнаружили, что установка прожгла монтажный стол и «добралась» до корпуса. Первый же опыт едва не закончился катастрофой. Специалисты прекрасно осознают опасность процедур, использующих высокие температуры и давления, посему опытные установки стараются помещать в изолированные отсеки, а процесс максимально автоматизируется. И тогда зачем там космонавт?..