Огорченная Маруся за ужином не притронулась ни к чему, за исключением пары пончиков. А потом – еще пары пончиков.

– Смотри, – обратилась она к матери. – Я съела четыре штуки.

– Ну и что?

– Ну и то! Теперь не буду есть два дня.

– Почему?

– Начинаю худеть.

– А дальше что?

– Да ничего, – с горечью сказала Машка.

– Тогда зачем?

– Пусть цель будет. Сама же говорила!

– Говорила, – уже второй раз за день призналась Тамара. – Дальше что?

– Дальше? – задумалась девочка. – Дальше будет другая цель.

– Какая? – поинтересовался Виктор, уставший хранить «равнодушное» молчание.

– Буду копить деньги.

Отдыхающие на миг прекратили потребление пищи и дружно обернулись в сторону Мальцевых, а сбежавшая несколько дней тому назад из-за стола тетя Зина вылупила глаза на новых соседей и победоносно приосанилась: «Я же говорила! Я же говорила! Невозможные люди. Испорченный ребенок!»

Маруся, воодушевленная общим вниманием, начала ставить одну цель за другой:

– Ну… для начала куплю телефон или смартфон.

– А чем они друг от друга отличаются, в курсе? – уточнил отец будущей миллионерши.

– Папа! Только ребенок не знает, чем телефон от смартфона отличается!

– Ну и чем же? – не выдержала Тамара.

– Смартфон дороже.

– Понятно. И что ты с ним будешь делать?

Маруся обвела взглядом зрителей и приступила к просвещению дремучих родителей:

– Во-первых, играть. Во-вторых… – На минуту задумалась.

«Во-вторых» никак не формулировалось.

– Так что там у тебя «во-вторых»? – подзадоривал дочь Виктор.

– Во-вторых, – проглотила наживку Машка, – я заблокирую вход для посторонних.

– Это для нас, что ли? – уточнила Тамара, а пансионатцы вновь перестали жевать.

– Почему для вас? – не поддалась на провокацию Маруся. – Для посторонних. Мало ли их по белому свету шастает?

Зал выдохнул.

– А что еще?

– Мама, – строго заговорила Машка. – Мне кажется, в твоих словах есть ирония.

За соседним столом упала вилка, и Мальцевы поняли, что последние десять минут являются объектом пристального внимания отдыхающих. Тамара сосредоточенно посмотрела на порозовевшее от заочных аплодисментов лицо дочери:

– Да-а-а?

– Нет, мама, я бы даже сказала – в твоих словах есть сарказм!

Некоторые отпускники просто отложили столовые приборы и открыто развернулись лицом к мальцевскому столу.

«Вся жизнь – театр!» – процитировал про себя Виктор и покраснел от неожиданно свалившейся на него отцовской славы. Правда, пока не совсем понятно, то ли все возвышающей, то ли дурной донельзя.

«Кто моя дочь? Вундеркинд или хамка? И чего добивается Машка?» – размышлял Мальцев, строго следуя рекомендациям собственной жены: «Думай, прежде чем сказать! Никогда не предлагай дочери готовых решений!» Виктор старался изо всех сил, но иногда ему казалось, что для него места в ассоциации «Дочки-матери» просто нет. Особенно, когда дело касалось поиска формулировок, которые якобы Машка должна была найти и «зарубить на своем детском носу». Он был готов убить Тамару за бесконечное стремление к совершенству, за демонстративный отказ читать Машкины записки, в которых та упорно писала «Извени меня, мама», за долгое выяснение отношений и за молчание, которого сам он лично не переносил.

А Маруся – ничего, привыкла. Играла по заведенным и принятым в третьем, пятом, шестом чтении «Правилам поведения для Марии Мальцевой». Соблюдались эти вымученные правила ровно неделю, ну, если повезет – две. Тамара огорчалась, но не отчаивалась. Дожидалась момента – и снова в бой. Вот и сейчас два дорогих Витюшиному сердцу бойца «сошлися и заспорили, кому живется весело, вольготно» в их семье.

О том, что Машка добивалась родительского внимания, мать догадалась сразу же, как только прозвучало признание в истреблении пончиков. Тамара держала паузу, все еще переживая историю с вымогательством восьмисот рублей на карманные расходы, и поэтому не торопилась удовлетворять дочерний запрос на сочувствие или, на худой конец, на раздражение, но только очень искреннее.

В общем, правдами или неправдами Маруся своего добилась. Причем речь теперь шла не только о включении в свою собственную несчастную малоденежную жизнь родителей, но и всех присутствующих за ужином. Машка боролась за пансионатский электорат и, похоже, действительно заручилась его поддержкой.

– Так что ты там обнаружила в моих словах, Машуля? Иронию или сарказм?

Довольно большая часть отдыхающих, чей словарный запас соответствовал среднестатистической норме, рассчитанной на выпускника средней школы, то есть от полутора до четырех тысяч словесных единиц, никакой разницы обнаружить не смогла, поэтому материнский вопрос расценила как очевидное поражение.

А та часть, которой был понятен смысл вопроса, тоже неодобрительно посмотрела на Тамару, видя в ней прямой образчик интеллектуального насилия матери над ребенком. Похоже, к этой части был готов примкнуть и Виктор, но супружеская солидарность удерживала его от неверного стратегического шага. И правильно! Потому что ровно секунда потребовалась Машке для того, чтобы достойно сдержать удар:

– Ты хочешь сказать, мама, что я не понимаю, о чем говорю?

– Скажем так, – вывернулась Тамара. – У меня есть определенные сомнения…

– Ирония, мама, это скрытая насмешка. А сарказм – открытое издевательство человека над человеком. И в том, как ты меня спрашивала о моих целях, я чувствую сарказм! – выпалила Маруся и впилась в мать глазами.

Тамаре подурнело под прицелом доброго десятка критичных глаз, и она тихо, дабы еще и досадить зрителям, прошептала дочери в самое ушко:

– Машка, ты что, сдурела? Ты хочешь сказать, что я над тобой издеваюсь?

Маруся ойкнула и втянула голову в плечи, напугавшись собственной смелости. Дело было швах – требовалась помощь зала. А народ-то безмолвствовал! И родной отец безмолвствовал! И даже бывшая соседка тетя Зина, и та пребывала в скорбном молчании. Еще бы! За столом семьи Мальцевых началась битва титанов.

– Чтобы я?! Издевалась?! Над собственной мамой?! – громко задала девочка риторический вопрос аудитории. И аудитория общим выражением лица подтвердила весь абсурд предполагаемой ситуации.

– При чем здесь ты?! – уже довольно громко возразила Тамара.

И зал в недоумении покачал головами: «Нет, конечно, ни при чем» – и вопросительно уставился на Марусю.

– Как при чем?! Ты же меня обвиняешь!

– Минуточку! – тоном, не терпящим возражений, осадила Тамара собственную дочь. – Если мне не изменяет память, это ты усмотрела в моих словах сарказм и расценила это как «издевательство человека над человеком».