Именно это совпадение интересов, если не конечных целей, побудило Тито, Неру и Чжоу созвать в апреле 1955 г. в Бандунге (Индонезия) первую конференцию "неприсоединившихся" стран: ее целью было расширение автономии путем поощрения нейтралитета в условиях "холодной войны". Среди приглашенных был полковник Гамаль Абдель Насер из Египта, который вскоре окажется самым искусным из всех практиков "неприсоединения".

Египет формально никогда не был колонией, но Великобритания контролировала его с 1880-х годов: Суэцкий канал, полностью лежащий на египетской территории, был важнейшим связующим звеном с Ближним Востоком, Индией и Юго-Восточной Азией. Однако в результате националистической революции 1952 г. был свергнут печально известный своей покладистостью король Фарук, и два года спустя британцы согласились ликвидировать оставшиеся военные базы в Египте, оставив за собой право вновь ввести свои войска для защиты канала, если он окажется под угрозой. К этому времени Насер захватил власть в Каире, намереваясь стать главным националистическим лидером в арабском мире.

Вряд ли он мог сделать это путем объединения Египта с Соединенными Штатами, поскольку, хотя американцы и поддерживали его, они были слишком заметно привязаны к европейцам и поэтому боялись, по словам Насера, "раздражать какую-нибудь колониальную державу". В духе Бандунга он решил сохранять нейтралитет, но при этом использовать надежды лидеров Вашингтона и Москвы на то, что они смогут включить его в сферу своего влияния. Он убедил американцев профинансировать строительство на Ниле Асуанской плотины - проекта, имеющего решающее значение для экономического развития Египта. При этом он решил закупать оружие у Чехословакии. Эти два решения положили начало первому большому ближневосточному кризису времен "холодной войны".

Уже испытывая беспокойство из-за присутствия Насера в Бандунге, Даллес опасался, что чешская сделка по продаже оружия может сделать Насера "орудием русских", и в этом случае "нам, возможно, придется пересмотреть всю нашу политику". Затем Египет предоставил дипломатическое признание Китайской Народной Республике. Насер "заключил сделку с дьяволом в надежде. ...создать империю, простирающуюся от Персидского залива до Атлантического океана", - негодовал Даллес: вскоре после этого американцы прекратили финансирование строительства Асуанской плотины. Но Насер к тому времени уже договорился с Советским Союзом о финансировании этого проекта, что позволило ему в отместку Соединенным Штатам национализировать Суэцкий канал. Это, в свою очередь, встревожило британцев и французов, которые, не посоветовавшись с Вашингтоном, разработали план нападения на канал совместно с израильтянами, что дало бы Лондону и Парижу право "защищать" его - на самом деле речь шла о полном смещении Насера. По словам премьер-министра Энтони Идена, "у нас никогда не будет лучшего предлога для интервенции против него, чем сейчас". Англо-франко-израильское вторжение состоялось в конце октября 1956 г., как раз в разгар кризиса вокруг Польши и Венгрии.

Непродуманное, несвоевременное и некомпетентно управляемое вторжение едва не привело к распаду альянса НАТО. Эйзенхауэр был в ярости: от неожиданности, от отвлечения внимания от происходящего в Восточной Европе и от появления, по крайней мере, видимости возрождающегося европейского колониализма. "Как мы можем поддерживать Великобританию и Францию, - требовал он, - если при этом мы теряем весь арабский мир?" Президент настаивал на выводе британских и французских войск из канала, а также на эвакуации Израиля с Синайского полуострова, иначе США применят жесткие экономические санкции. Хрущев к тому времени уже пригрозил ядерными ракетами захватчикам, если они немедленно не прекратят военные действия. Однако реальным победителем оказался Насер, сохранивший канал, унизивший колонизаторов, уравновесивший между собой сверхдержавы "холодной войны" и закрепивший за собой позицию бесспорного лидера арабского национализма.

Затем американцы своей некомпетентностью предоставили ему еще больше власти. В январе 1957 г. Эйзенхауэр объявил, что США будут сотрудничать с государствами этого региона, чтобы сохранить его свободным от коммунизма. Учитывая это подразумеваемое отсутствие уверенности в силе национализма, "доктрина Эйзенхауэра" не получила широкой поддержки. Как отмечало Центральное разведывательное управление несколько месяцев спустя, "почти все арабы, вероятно, считали, что она свидетельствует об американской озабоченности коммунизмом в отрыве от более насущных, по их мнению, проблем этого региона". Последняя попытка сдержать арабский национализм была предпринята Соединенными Штатами в июле 1958 г. путем спешно организованной высадки морского десанта в Ливан после неожиданного свержения прозападного правительства в Ираке. Однако это тоже мало чего дало, и вскоре после этого Эйзенхауэр сделал соответствующий вывод: "Раз уж нас собираются вышвырнуть с [Ближнего Востока], то мы вполне можем поверить в арабский национализм".

Насер, наряду с Тито, Неру и Чжоу Эньлаем, показал, что статус сверхдержавы времен "холодной войны" не всегда гарантирует получение своего. Москва и Вашингтон не всегда могли приказывать более мелким державам, поскольку те всегда могли переметнуться на другую сторону или, по крайней мере, пригрозить сделать это. Сама навязчивость, с которой Советский Союз и США стремились вовлечь такие государства в свою орбиту, в итоге давала им возможность сбежать. Автономия в, казалось бы, негостеприимных условиях становилась достижимой. Хвост начал вилять собакой.

III.

"Неприсоединение" было не единственным оружием, которым располагали малые державы, стремящиеся расширить свою автономию, живя в тени сверхдержав, - это была еще и возможность распада. Такие ярые антикоммунисты, как Сингман Ри в Южной Корее, Чан Кайши на Тайване или Нго Динь Дьем в Южном Вьетнаме, никак не могли угрожать переходом на другую сторону (хотя Дьем, отчаянно пытаясь удержать власть, поскольку американцы покидали его в 1963 г., неправдоподобно пытался начать переговоры с северовьетнамцами).Такие убежденные антикапиталисты, как Ким Ир Сен в Северной Корее или Хо Ши Мин в Северном Вьетнаме, также не могли с уверенностью говорить о перспективе союза с США. Но что они могли сделать, так это внушить опасения, что их режимы могут пасть, если их соответствующие сверхдержавные спонсоры не поддержат их. Время от времени "доминошники" находили полезным рекламировать свою склонность к падению.

История Кореи после Корейской войны - яркий тому пример. Ри был категорически против перемирия 1953 г., в результате которого его страна оказалась разделенной, и, пытаясь сорвать его, освободил тысячи северокорейских военнопленных, чтобы их нельзя было отправить домой против их воли. Вашингтон был возмущен этим не меньше, чем Пхеньян, поскольку Ри действовал по собственному усмотрению. Ему не удалось расторгнуть перемирие, но он дал понять администрации Эйзенхауэра, что быть зависимым союзником не обязательно означает быть послушным союзником. Его наиболее эффективным аргументом было то, что если Соединенные Штаты не поддержат его и репрессивный режим, который он навязывал Южной Корее, то эта страна рухнет, и американцы окажутся в гораздо худшем положении на Корейском полуострове, чем если бы они побороли свои угрызения совести и оказали ему