Но когда к делу примешались наркотики, мы оказались побеждены.

Все слова стали бессильны. Я разделила участь многих матерей, чьи дети связались с наркотиками, а мой муж – участь их отцов.

Вы скажете, что это была не родная дочь, а крестная… Даже если бы это была совершенно чужая девушка, было бы больно.

Больно, очень больно… Когда положение стало критическим, мы обратились в Душепопечительский центр св. прав. Иоанна Кронштадтского. Там сразу откликнулись. Моя крестная дочь сама пошла на исповедь, потом – с трудом, с помощью сотрудников центра, – согласилась лечь в больницу.

Из больницы она ушла. Через три дня была взята милицией при попытке продать за пятьсот рублей шприц с десятью миллилитрами собственноручно сваренной «чернухи». ВИЧ-инфицированная подруга, почувствовав, что над подружкой «сгущаются тучи», испарилась. (Она вскоре умерла. Об этом мне рассказали родители моих больных – бывшие сироты.)

Ребенка взяли в приют еще до того, как началось лечение.

Представители Душепопечительского центра присутствовали на суде вместе со мной. Как сказал мне один из них: «Бог спас ее от смерти, определив в тюрьму. И хорошо, что срок немаленький. При маленьких сроках чаще всего начинают снова… Отвыкнуть и забыть не успевают…»

Вот что делаем сейчас мы с мужем: молимся… пишем письма и посылаем посылки дочке на зону, навещаем внучку в детдоме.

* * *

В связи с этим хотела бы я сказать о двух вещах.

Первое – о сиротстве. Это действительно позор, позор нации, позор страны. И мы все виновны в этом позоре.

Это наши родители бросают детей, это наши дети пьют, убивают друг друга, садятся в тюрьмы и бросают своих детей, наших внуков.

Но вот эти дети-внуки пристроены, пусть даже в самый благополучный московский детдом.

Моя соседка жила в хорошем, богатом, постоянно проверяемом московском детдоме.

С детдомом она была на различных экскурсиях по стране, на слетах, на соревнованиях. Дважды была за границей, по каким-то спецприглашениям и обменам. Она не была голодна и раздета. (Не всякую предложенную вещь потом соглашалась надеть, не всякое простое блюдо с нашего стола соглашалась есть.)

Ее выучили в ПТУ, дали специальность швеи.

Социальная служба предоставила ей квартиру, подарила стиральную машину, большой холодильник, регулярно помогала продуктами, привозила подарки к праздникам.

– А я не пойду за подарком, – говорила моя соседка. – Не обломятся, сами привезут!

– А что же ты скажешь инспектору? Она к тебе приходила, записку в дверях оставила, да и мне звонила…

– Ну… Скажу, что голова болела…

– Человек беспокоился…

– Ха! Она за это деньги получает. Привезет как миленькая!

Конечно, привезет. Привозят всем, кто у них на учете, и их детям. До определенного момента, до поры, до времени.

Социальный работник сопровождает молодую мамашу в поликлинику, например, для оформления документов на ребенка, в детский сад. Ну, не могут они сами!

Не мо-гут!!! Эти взрослые дети – бывшие сироты, совершенно беспомощны перед процессом взрослой жизни.

Не могут работать, не могут оформлять документы, не могут заботиться о себе, не то что о своих детях. Иногда совершенно искренне недоумевая, зачем им нужно делать над собой какие-то усилия, и все ожидая, что тарелка с супом сама прилетит к ним на стол.

А что могут?

Могут собираться группками из себе подобных. Пить, курить. Воровать по мелочи: бутылку водки, шоколадку, пакетик ветчины в супермаркете. Могут менять половых партнеров, но не умеют предохраняться, поэтому рожают детей, с которыми не знают, что делать.

Как правило, они ведомы и легко подчиняются более сильному. Но поскольку «правильным» воспитанием они сыты по горло, идут они за всем порочным, не имея стойкости, не имея ни возможности, ни желания противостоять искушению. Здесь, во «взрослой жизни», они вырываются на свободу!

Я не говорю здесь о другой обделенности этих взрослых детей. Чаще всего они проходят в своей жизни через несколько детдомов. Они проходят через руки разных воспитателей. Они воспитаны не привязываться ни к кому, чтобы легче было оборвать привязанность. Они воспитаны не любить, чтоб не мучиться…

Им трудно проявить любовь даже к собственному ребенку, потому так велик процент повторяемости судеб матерей-сирот (об отцах я даже не говорю) и сирот-детей. Часто при оформлении в детдом разделяют братьев и сестер из одной семьи. Чтоб уже и братских чувств их лишить заодно со всем остальным.

Но дети-сироты хорошо приучены защищать свою маленькую личную территорию, чтобы не пустить туда врага (чтобы выжить!!). Они приучены материться, драться, выкручиваться, обманывать.

Вот кого мы растим в детдомах.

Восемьдесят процентов воспитанников детдомов пополняют тюрьмы. Как это происходит, я видела. Шаг за шагом…

Все, что мы недополучили в раннем возрасте, очень трудно восполнимо. Правда, ни один верующий человек не скажет, что невосполнимо совсем. Что человекам невозможно, то Богу возможно.

Но в обыденной жизни мы сталкиваемся с тем, о чем я написала.

Я ведь и раньше работала в интернате с детьми-сиротами. Помню свои попытки объяснить подростку-сироте, с четырех лет воспитывавшемуся в детдоме, некоторые вещи, элементарные для домашнего ребенка.

Я пыталась объяснить ему, что надо уважать друг друга, беречь, не обманывать хотя бы близких.

Мне казалось, что я вижу, как мои слова отскакивают от него. Я плакала, говорила мужу: «Я не могу… там, где у человека должно быть элементарное понимание, у него – дырка… просто дырка…»

Тогда я была моложе.

В отношении моей крестной дочери у меня не было иллюзий и каких-то особых ожиданий. Мы с мужем были настроены ей просто помогать. Мы рассчитывали на длительные, по крупицам, взаимоотношения.

Наркотики нам помешали. Впрочем, теперь мы общаемся письменно… Бог оставил нам этот способ…

А дальше? Поживем – увидим.

* * *

Может быть, я сгустила краски. Не все повторяют судьбу моей крестной дочери. Некоторые выкарабкиваются. У меня на участке есть одна такая девчонка-женщина, боец…

Только вот беда – муж ей «попался»… Не работает, пьет, а то и поколачивает ее… А она – работает, таскает сына в детский сад.

Дай ей Бог.

* * *

О чем я еще хотела сказать… В паспорте моего участка нет еще одной специальной графы, а надо бы, наверное, ввести. Графу «Дети наркоманов». Есть, правда, отдельно переписанные дети от ВИЧ-инфицированных матерей, всего трое. Но графы «Дети наркоманов» нет.

Те, кто остался на участке, воспитываются измученными вконец бабушками. Детей таких немного, человек пять. Дети, как правило, чисто одеты, в меру ухожены, но либо с задержкой речи и психомоторного развития, либо, наоборот, расторможены до границы нормы и патологии.