Максим прижал ее к себе. Таня опустила руки и вздохнула.

— Рассказывай, — спокойно сказал он.

— Мне нечего рассказывать, — повторила она. Несколько минут она сидела, будто ждала, когда Максим ее отпустит. Но он держал ее крепко. Он тоже ждал. Наконец, вздохнув, она начала:

— Ничего я не понимаю. Все фильмы и книги — о любви, а в жизни — всякая дрянь. В детстве все так просто было! Меня любила баба Софа, я ее тоже любила. Потом у меня появилась подружка, Нинка. Она была славная, как ребенок, я всегда рядом с ней чувствовала себя взрослой. Вот сейчас и дружить девчонке с девчонкой по-настоящему нельзя, все «татушки» испортили. А я скажу, что я Нинку любила без всяких там пошлостей. С ней было хорошо, она была какая-то… — Таня задумалась, подбирая слово, и незаметно для себя теснее прижалась к Максиму. — Она была теплая… настоящая…

— Ты тоже настоящая. Поэтому ты мне и нравишься.

Он взял ее за подбородок, но она тут же высвободилась.

— Не надо.

— Не буду, — согласился он. — Рассказывай дальше.

— Почему мужчины всегда хотят этого… этой дряни?

— Что ты имеешь в виду?

— Ну… этого… — Таня сняла его руку со своего плеча и чуть отодвинулась.

— Ты имеешь в виду секс?

Она кивнула.

— Это же так противно.

Максим с недоумением посмотрел на нее.

— Разве? У тебя еще никого не было? — удивился он.

Таня ничего не ответила. Он посмотрел на ее опущенные плечи и вздохнул.

— Значит, у тебя пока негативный опыт.

Таня кивнула.

— Кто он? Отчим?

— Генка, сожитель матери. Я почему из дома тогда удрала… этот, последний у матери, тоже напился и стал приставать. Ну почему, почему вы все такие козлы?!

— Теперь понятно. — Максим встал. — Значит, ты меня тоже в это стадо записала.

Таня вскинула голову.

— Нет! — выкрикнула она. — Я не хочу, чтоб и ты…

— Ну наконец-то…

Максим снова сел, положил ее голову на свое плечо, погладил по волосам.

— Ты не бойся, я тебя никогда не обижу.

Она подняла голову, заглянула в его глаза:

— Никогда?

— Нет.

Она обняла его, прижалась к груди. Его сердце билось часто и как-то неровно.

— Ой, что это я? Нужно только о хорошем, а я негатив лью, — сказала Таня, отстраняясь. — В больницу сегодня вернешься?

— Вообще-то надо бы, с утра консилиум. Ты когда завтра наведаешься?

— Когда нужно?

— Как сегодня, нормально. Сейчас такси вызову, а ты чем займешься?

— Надо еще белье постирать, постельного — целая гора.

— Хозяюшка моя…

Он осторожно поцеловал ее в висок. Его рука медленно коснулась ее шеи, и ему неимоверно, до спазма где-то внутри живота, захотелось ощутить всем своим телом ее тело, но он только провел своей ладонью вверх, где начинались ее волосы.

— До завтра, — прошептал он и еще раз прикоснулся губами к ее лбу.

«Волга» остановилась рядом с оградой больничного комплекса. Таня вышла из машины и нос к носу столкнулась с Виталием Михайловичем.

— Вот и хорошо, — сказал он, не здороваясь, и взял ее под руку. — Пройдемся.

Таня поежилась и попыталась высвободиться, но он продолжал бесстрастно сжимать ее локоть с таким видом, как будто задержал Таню на месте преступления.

Они сделали несколько шагов по неровному асфальту, свернули на песчаную дорожку, ведущую к небольшому скверу. Здесь, вероятно, любили прогуливаться выздоравливающие. Пока же аллея была пуста.

— Вроде распогодилось, — сказал Виталий Михайлович, опуская ее локоть. — Черемуха отцвела, теперь тепло будет.

— Да… — Таня облегченно вздохнула и сделала движение рукой, будто стряхивая воду. — В этом году черемуха поздно цвела.

— Ты в платье, это хорошо, — сказал друг Макса, закуривая. — Как настроение? — спросил он.

— Нормальное.

— Нормальное — это тоже хорошо.

Они продолжали шагать по тропинке между деревьями. Земля была сухая, плотно утрамбованная, и Таня подумала: «Наверное, много людей гуляли здесь, о чем-то думали, мечтали, может быть, страдали».

Виталий Михайлович остановился, бросил недокуренную сигарету себе под ноги и посмотрел по сторонам, словно проверяя, не подслушивает ли кто. Таня тоже настороженно оглянулась.

— Никого, — сказала она.

— Тихо-то как…

Он еще немного помолчал, словно обдумывая свои слова, а потом произнес:

— Мужик один сегодня умер. Максимка от этого сам не свой. Я его хочу к себе за город отправить. Поедешь?

Он посмотрел на Таню. В ее взгляде читалась настороженность.

— Задание свое помнишь? — спросил он.

— Какое? — растерялась она.

— Положительные эмоции. Я разговаривал с врачом, опять ничего путного не услышал. Единственное, что я понял: отдых ему нужен и положительные эмоции. Отдых обеспечу я, ты — остальное. Поняла?

Он взял ее за подбородок.

— Поняла? — повторил он так, что от страха у Тани пересохло в горле.

Он опустил руку.

— Я хочу, чтоб ты усвоила: для меня Максимка как брат, больше брата. Мы с ним — семья.

— Я знаю, — кивнула Таня. — Максим мне сказал. Он вас из реки вытащил, когда вы тонули.

— Значит, помнит…

Виталий Михайлович постоял, словно размышляя, стоит ли продолжать разговор.

— Запомни: ты для меня — ничто, — наконец сказал он. — Про косоглазого — забудь, Максимке о нем — ни гугу. Если еще с кем свяжешься…

Он стиснул ее пальцы так, что Таня вскрикнула.

— Ты — только функция, — продолжал говорить он, наклонясь к самому ее уху, как будто бы их могли подслушать. — Все, что Максим скажет, для тебя закон. Захочет тебя трахнуть — ложись, не кривляйся. Если все будет в порядке — не пожалеешь.

Таня вырвала руку и сделала шаг в сторону, будто готовясь к побегу.

— Вы так со мной обращаетесь потому, что заступиться за меня некому. Потому что сирота, — сказала она и тут же пожалела, заметив, как в усмешке искривился его рот.

— Ах, ты, оказывается, сирота… Значит, в случае чего искать тебя никто не будет.

— Нет! — выкрикнула Таня. — У меня мать есть… и отчим…

На ее глазах появились слезы.

— Да ладно тебе, — снисходительно сказал он, — шуток не понимаешь. Не такой уж я и Бармалей. Просто жаль мне Максимку.