– Возможно, не намного больше.

– Ммм… – повторил Мрачный, не желая задерживаться в лагере ни на секунду сверх необходимого.

Разъяренный бегством дядюшки Трусливого, он неосмотрительно поклялся, что проведет в лагере три дня, прежде чем отправится в погоню, и заявил, что оставляет Хортрэпу свои сапоги, чтобы не уйти раньше времени… Но при всем при том он не может отказать дедушке в той славной судьбе, что пообещал этот кузнец с кровью шамана, особенно теперь, когда знает, что такое возможно. Затем он вспомнил о пустом месте на перевязи Чи Хён, о мече, что она потеряла вместе с двумя пальцами в последнем сражении.

– Мне придется уйти, прежде чем он закончит. Что, если вместо копья или солнценожа он сделает меч? Такой же, как тот, что был у Чи Хён?

Раздался свист втягиваемого сквозь зубы воздуха, и Мрачный с запозданием вспомнил, кто его переводчик. Но теперь уже ничего не поделаешь. Гын Джу опять посовещался с кузнецом по-имперски, а затем обернулся с виноватым видом, несколько смутившим Мрачного: с какой стати стража добродетели должен беспокоить обряд погребения дедушки?

– Ему уже доводилось делать клинки для непорочных, – осторожно начал Гын Джу. – И поскольку у Чи Хён есть второй такой меч, изготовить замену будет проще. Но… ведь это ваш дед, так почему бы не выковать наконечник для копья или нож, о чем поначалу и шел разговор, чтобы вы могли воспользоваться им, когда вернетесь?

– Потому что я могу не вернуться, – хмуро объяснил Мрачный и добавил, чтобы мальчишка не радовался раньше времени: – Я планирую вернуться, но наши планы порой меняются, верно? Мне бы не хотелось, чтобы дедушка после смерти служил тому, кого не знал при жизни, так что пусть он окажется в клинке, которым будет пользоваться Чи Хён. С тех пор как мы покинули саванны, она первая и единственная отнеслась к дедушке по-человечески, не смотрела на него свысока, как на капризного старого дикаря. Вы согласны?

– Согласен, – с задумчивым видом проговорил Гын Джу, когда Мрачный уже решил, что страж добродетели рассмеется в ответ на его предложение. Все-таки он чертовски странный, этот мальчишка. – Но предположим, вы вернетесь, и что тогда? Ваш дед будет заключен в оружии, с которым вы не умеете обращаться.

– Не беспокойтесь, я быстро учусь, особенно чему-то смертоносному.

Если бы на Мрачного сейчас смотрел не красавчик Гын Джу, а кто-то другой, могло бы показаться, что в его темно-карих глазах блеснул огонек уважения. Решив, что эта песня уже изрядно ушла в сторону, Мрачный снова протянул кулак наивному чужеземцу, а уж ответит тот на дружественный жест или предпочтет не заметить – это его дело.

– Похоже, мы договорились, осталось только принести дедушку, и можно начинать работу… Я знаю дорогу и понимаю, как вы заняты, но если захотите составить компанию, я не стану возражать.

И уже не в первый раз за этот день единственный настоящий соперник в борьбе за единственную настоящую любовь удивил Мрачного. Гын Джу не стал извиняться и отнекиваться, а лишь сверкнул глазами, перевел взгляд на полоску подтаявшего снега, отмечавшего их путь под навесом кузницы, и произнес подобающим моменту торжественным тоном:

– Для меня большая честь увидеть своими глазами, как вашего дедушку доставят сюда, мастер Мрачный.

– Приятель, какой еще, в жопу, «мастер»? Зови меня просто Мрачный, – проворчал бывший Рогатый Волк, пытаясь спрятать за грубостью непривычное волнение, охватившее сердце.

Он хотел было снова хлопнуть Гын Джу по плечу, но вовремя опомнился. Кузнец вдруг захохотал, и Мрачный растерялся: действительно ли этот толстяк не понимает ни слова на кремнеземельском? Что ж, пусть смеется – этот мир и так слишком угрюм, не стоит лишать человека клочка света, который ему удается вырвать у темноты.

София предпочла бы, чтобы сейчас было темно, но лучи холодного вечернего солнца доставали даже сквозь завесу снега. Обычное дело – уже долгое время она получала только полную противоположность того, о чем просила. Когда хотелось воды, в кружке оказывался ржаногонь, когда требовался ржаногонь – неизменно подавали кубок с вином. Может, если бы София мечтала о гибели Курска, люди, о которых заботилась Поверженная Королева, остались бы живы, а она сама превратилась бы в злобную старуху, смотрящую на счастливцев с неутолимой ненавистью… В песнях смертных случается всякое, но под конец с тобою вместе остаются лишь сделанный однажды выбор и удача – да и та норовит тебя бросить.

Сегодня, как и много раз прежде, ее дерьмовая удача уступила только ее же собственной глупости. Хоть руку не сломала о соплячку, отродье Канг Хо, и то хорошо. Старый костоправ, осмотревший Софию после возвращения в лагерь, заверил ее, что укус Чи Хён тоже не доставит серьезных неприятностей. Перед тем как охранники отвели ее за частокол, седой лекарь смазал ей плечо жгучей мазью. Это, конечно, не ахти какая помощь, но все же она немного успокоила Софию: не важно, кто тебя укусил, зверь или взбалмошная девчонка, рану запускать все равно не следует. Учитывая характер Чи Хён, нельзя исключить даже бешенства.

Впрочем, волноваться не стоит в любом случае. Можно с уверенностью утверждать, что раны Кобальтовой Софии, ветерана тысячи сражений, не успеют загноиться, прежде чем она примет крайне неприятную смерть. Другие пленные, разумеется, не мечтали угостить Софию чашкой чая или умастить целебным снадобьем ее ушибы. Нет, только спор о том, кто первый засадит ей сапогом по лицу, помешал имперцам растерзать Поверженную Королеву. Не поднимая головы, она направилась в дальний конец наскоро переделанного под тюрьму загона для скота, уселась на кучу замерзшего навоза и прислонилась спиной к ограде, но и здесь уже прознали, кто она такая.

От ближайшей группы отделился крупный, до странного мелкозубый мужчина и с важным видом подошел к ней:

– Это правда ты?

– Кто, твоя мамаша? Боюсь, что нет, – ответила София, продолжая сидеть в замерзшей грязи. – Но я видела ее однажды на ярмарке скота в Геминидах. Самую уродливую корову во всей империи наградили красной лентой.

Это, конечно, было грубо и глупо, но два-три лишних удара по голове Софию уже не пугали. Так или иначе, но щеки азгаротийца побагровели. Он возмущенно засопел и остановился меж раскинутых ног Софии с явным намерением вытолкать ее кишки через задницу. Но едва отвел сапог для удара, как она со стремительностью демона пнула ею под колено. Здоровяк потерял опору на скользкой земле и рухнул лицом вперед, а София успела повернуться на бок и не помешала ему приложиться к крепкому сосновому колу. Вернувшись в прежнее положение, она отпихнула обмякшее тело.

Азгаротиец перевернулся на спину, между скошенными глазами по переносице текла густая темная кровь.

Его земляки всполошились, целая дюжина с отчетливо читаемым на суровых лицах намерением отомстить направилась к Софии. Та всего лишь хотела, чтобы ее оставили в покое, и с радостью отказалась бы от драки с этими солдатами, явно решившими забить Кобальтовую Софию до смерти, но разве когда-нибудь она получала то, чего хотела? Что ж, после им будет о чем рассказать. Она легко вскочила на ноги, во всяком случае, так это должно было выглядеть со стороны – хотя все суставы скрипели, а кости ломило куда больней, чем от нежных прикосновений этой глупышки-принцессы. Волна грязных багряных плащей уже накатывала на Софию, и она крепче уперлась ногами в скользкую почву, готовясь отразить нападение.