Губы ее чуть дрогнули.

– Пришел в себя сегодня, – ответила она уже безо всякого смеха. – Слабый только. Но ничего, теперь точно выкарабкается. Вовремя вы его доставили. Еще бы немного – и… Держи, Маугли.

Она бросила мне на колени тряпичную стопку, оказавшуюся моей одеждой: джинсами, футболкой и трусами, аккуратно сложенными, выстиранными, высушенными и даже выглаженными.

– Давно пора, – сказал я. – Третий день тут валяюсь. Чтобы кое-куда выйти, в одеяло драпируюсь, как, е-мое, Цицерон.

– Пожалуйста. Чтобы кое-куда выйти, одеяла вполне достаточно. Тебе с твоим сотрясением постельный режим был положен, между прочим.

– Был? То есть сегодня мне погулять разрешается?

– Головка не болит? Не тошнит?

– Нет вроде…

– Как бок?

– Нормально. Семеныч же сказал, что там трещина всего-навсего, а никакой не перелом.

– Кстати, зайди к нему, он просил. Ему тебя посмотреть надо, а времени, чтобы сюда снова переться, – нет. Ну, давай, приятного аппетита, Маугли…

Она направилась к выходу, но почему-то остановилась на пороге. Вернулась, присела на край топчана. Взяла меня за подбородок, повернула лицо к свету.

– У-у-у… – выговорила насмешливо. – У меня в детстве кукла была – с головой, сшитой из разноцветных лоскутков. Нюней звали. Вот ты теперь очень на Нюню похож…

Во мне опять засвербила злая обида. Я высвободился, лег, натянул одеяло до груди. И показушно участливо покивал:

– Да-да… Золотая пора невинной юности! Как же давно это было!

– Шутки у тебя какие-то однообразные, – пожала плечами Ветка и вдруг быстро и ловко – я не успел воспрепятствовать – распахнула мое одеяло. – А ну-ка, что у нас там?

Я, конечно, прикрылся ладонями. И от неожиданности и растерянности лупанул этой дуре прямым текстом, что у меня там…

Ветка поднялась, посмотрела на меня сверху вниз, чуть ли не с жалостью, как на идиота какого-то.

– Дурак. Я ребра твои хотела посмотреть, – и пошла к выходу.

Но снова остановилась на пороге. Оперлась о косяк, скрестила руки на груди. Вернее, под грудью… Даже через плотную ткань толстовки было видно, что кроме той самой толстовки на ней ничего нет. Я поспешно отвел глаза.

– Ты завтракать будешь или как? – осведомилась она обычным своим снисходительно насмешливым тоном.

Ладно. Если она так, значит, и нам стесняться нечего. Я поднялся, обернул одеяло вокруг бедер, не слишком заботясь, чтобы при этом чего-нибудь не сверкнуло. Взял с тумбочки поднос, вернулся на топчан и поставил поднос себе на колени.

В тарелке в озерцо густой ярко-красной подливы поваленной лесенкой уложены были тонко нарезанные ломти жареного мяса, от них еще поднимался парок, пахнущий терпковато-кисло, но вкусно. В кружке оказалась обыкновенная вода.

– Попробуй, Маугли, не отравишься. Ножом и вилкой умеешь пользоваться?

Я умел. Однако, проигнорировав нож (какой-то тупой огрызок с деревянной ручкой, который даже и ножом назвать стыдно), подцепил вилкой верхний ломоть, откусил – не без труда, впрочем, – сразу половину.

– Ну?

– Знаменито, – припомнил я очередную цитату. – Только жестко. На собачатину похоже.

– Шутите, парниша[2]? Антрекот из зебры под ежевичным соусом.

Прожевав первый кусок, я взял второй.

– И откуда же в наших краях зебра?

– От верблюда. Того самого, которого ты вчера ел.

Я попытался припомнить, чем Ветка меня кормила вчера. Какой-то суп, на вкус, правда, необычный… Да она серьезно, что ли?

– Ты серьезно, что ли? – спросил я.

– Ну… – Она рассмеялась. – Тут неподалеку зоопарк был. Каким-то чудом до наших дней сохранился – все благодаря тамошнему директору, подвижнику и кудеснику. Он целое подсобное хозяйство держал, чтобы зверей кормить. Они мало того что не перемерли, еще и размножались у него исправно. Я ж говорю: кудесник… Только он сам – директор – недавно зверью попался, гадина его сгрызла… Хороший человек был, сейчас таких редко встретишь. Настоящий человек был. Так его преемник немедленно из зоопарка звероферму наладил. На мясо, значит, стал питомцев продавать. Ну, а мы ему платим, чтобы он не толстосумам каким-нибудь сторонним товар свой сливал, а нам поставлял. Дороговато. Но того стоит…

«Уж всяко лучше давно обрыдшей всем китайской лапши, – подумал я, жуя. – А откуда, интересно, у обитателей Монастыря деньги?»

Я уже приканчивал свою порцию, а Ветка все не уходила. Стояла на пороге и смотрела на меня. Вроде бы как всегда насмешливо смотрела, но стоило мне отвести глаза и взглянуть на нее искоса, украдкой, как я замечал, что за этой насмешкой, словно за колеблемой сквозняком занавеской, прячется что-то совсем другое, что-то как будто настоящее…

Спросить, что ли?..

– А у тебя давно с Максом? – заговорил я. – Ну, любовь и все такое?..

Вот уж не ожидал я, что реакция на этот вопрос будет такой. Ветка резко выпрямилась, лицо ее потемнело.

– Не твое сопливое дело! – свистяще прошипела она.

Повернулась и на этот раз ушла уже окончательно. И дверью за собой хлопнула так, что даже каменные плиты пола под моими босыми ногами завибрировали.

Не надо было, конечно, спрашивать… Хотя что в этом такого? Ну, поинтересовался…

Я доел, выпил воду, вернул поднос на тумбочку. Мелькнула мысль, что посуду надо бы отнести на кухню, но где располагается кухня, я не имел ни малейшего понятия. Я же из этой кельи почти и не выходил все два с лишним дня, что мы с Дегой здесь находимся. Кстати, Деги сегодня что-то нет, не забежит кореша проверить… Чем он тут так занят-то?!

Одевшись в чистое, я достал из-под топчана ботинки. Вытряхнул из них полупустую пачку сигарет, зажигалку, джагу… Натянул ботинки, тщательно зашнуровал, рассовал курительные принадлежности по карманам, джагу, понятно, сунул за голенище. Накинул куртку, висевшую на изголовье топчана.

И направился прочь из кельи.

На пороге я автоматически затормозил, чтобы по привычке исполнить въевшийся в разум ритуал: крутануться на каблуке, трижды плюнув через левое плечо, но… не стал этого делать. Впервые за долгие годы. Если здесь этого не требуется, тогда зачем?.. Посмотрим, что будет. К тому же на мне по-прежнему моя счастливая футболка.

Я собирался умыться. Ну и еще кое-какие утренние дела сделать. Где это желание можно было осуществить, я уже знал. Я вышел в полутемный гулкий коридор, по обеим стенам которого через каждые несколько шагов попадались мощные деревянные двери, ведущие, видимо, в такие же кельи, как та, куда поселили и меня. На первой же развилке (налево – каменная лестница вверх, направо – каменная лестница вниз, прямо – продолжение коридора) свернул вправо. Спустился на несколько пролетов, мельком попытавшись прикинуть, сколько же здесь всего этажей и на каком именно теперь нахожусь я, и вышел на солнечный свет, оказавшись в этаком… тоже коридорчике, таком же каменном, но без дверей по бокам и без потолка.